Эй. Джи. Рич - Рука, кормящая тебя

Маккензи позвонил утром, когда я еще валялась в постели. Позвонил и сказал, что нашел частный приют, где могут взять нашего найденыша.

– Пусть Оливка пока поживет у меня.

Он рассмеялся.

– Оливка? Хочешь оставить ее у себя? Ты уверена, что сейчас подходящее время? Слушание нашего дела назначено на понедельник.

– Слушание все равно состоится, независимо от того, оставлю я ее себе или нет. Кстати, о слушании… Мне уже волноваться? Или пока рано?

– Тебе удалось уговорить соседку снизу выступить на суде?

– Она сказала, что не хочет, чтобы эта собака-убийца сюда возвращалась.

– Ну, я, в общем, и не надеялся. Хотя зря она так… Как я понимаю, теперь ты точно не будешь поливать ее цветы, когда она уедет в отпуск.

– А много ты выиграл подобных дел?

– Мало.

– Но ты не сдаешься.

– Я пытаюсь не только выигрывать каждое отдельно взятое дело. Я пытаюсь изменить само отношение людей к животным.

Как ни странно, но этот уклончивый ответ меня успокоил, и я снова поблагодарила Маккензи за помощь.

Когда мы распрощались, я включила ноутбук и зашла на FidoFinder, сайт с информацией о потерявшихся и найденных собаках. Я набрала в строке поиска: «потерялась», «белая», «маленькая» и почтовый индекс нашего района. Оливка не подходила ни под одно описание из немалого списка собак, потерявшихся за последнее время. Я распечатала листовки «Нашлась собака». На сайте рекомендовали расклеивать листовки в радиусе полумили от того места, где нашли собаку. Взяв Оливку с собой, я отправилась развешивать объявления. Последнюю листовку, уже по дороге домой, я приклеила к доске объявлений у входа на собачью площадку Маккарен. Какая-то женщина подняла своего щенка прямо за поводок и перекинула через заборчик на игровую площадку, а потом вытащила обратно, как чайный пакетик из чашки.

Вернувшись домой, я позвонила Билли, чтобы напомнить о слушании в понедельник и рассказать о поездке к Пэт. Мне нравилось «докладывать» Билли о своих делах. Все неприятные переживания, все страхи и ужасы, оформленные в слова, превращались в обычное повествование – в историю, которая происходила со мной и в то же время как будто и не со мной. Это мне напоминало нашу с Кэти игру «На самом деле он хочет». На самом деле он хочет встретить со мной Новый год. Вот в таком духе. Превращай огорчения в игру или рассказ – и живи себе дальше. И, может быть, даже сумеешь дожить до того счастливого дня, когда тебе будет уже все равно.

Когда я сказала Билли, что Пэт продемонстрировала мне серию обнаженных автопортретов со свиным сердцем у левой груди, та рассмеялась:

– Не хотелось бы мне быть музой у этой художницы!

– И собака у нее какая-то нервная. Малейший звук за окном, и она прямо бросается на стекло.

Я сказала Билли, что поселила у себя собачку, которую нашла на улице, и меня удивил и даже немного обидел ее резкий, чуть ли не сердитый ответ:

– Тебе сейчас надо думать о собственных собаках.

– Так я, можно сказать, только о них и думаю.

В трубке раздался пронзительный писк, означавший входящий звонок. Но я его сбросила, зная, что Билли услышит, как я не ответила на чей-то звонок, чтобы не прерывать разговор с ней, – вроде как жест примирения. Это сработало, возникшая между нами неловкость сошла на нет. Билли сказала, что по ее просьбе Энрике, работник приюта, причем не просто работник, а старший смотритель, написал характеристики моим собакам. В трубке опять запищало, и на этот раз Билли сама предложила, чтобы я ответила на звонок.

– Увидимся в понедельник на слушании, – сказала она.

Я приняла входящий звонок и тут же об этом пожалела.

– Я знаю, ты ездила к Пэт, – сказала Саманта.

Я так удивилась, что даже не сразу смогла сформулировать вопрос, который напрашивался сам собой:

– Откуда ты знаешь?

– Она тебе показала свои фотографии в голом виде? Она их показывает всем и каждому. Со свиным сердцем?

Мое собственное сердце забилось вдвое быстрее.

– Она тебе жаловалась, что бывший муж украл картины ее деда? Она сама их ему отдала, чтобы продать. И он совсем не виноват, что владельцы аукциона ей не заплатили.

Саманта явно пыталась меня поддеть, но я не чувствовала ничего, кроме жуткой усталости. Мне совсем не хотелось связываться с сумасшедшей, с вероятной убийцей. Мне хотелось, чтобы эта бесноватая девица оставила меня в покое. Но больше всего меня пугало, что у нас с ней было и кое-что общее. Хотя я уже не искала Беннетту оправданий. Я совершенно не представляла, как вести разговор с такой собеседницей. И как его закончить. Я выбрала тактику беспрекословной мямли, чтобы не провоцировать человека, который помчался за мной по пятам в Саг-Харбор. А как иначе Саманта могла бы узнать о моей поездке? Я очень сомневалась, что после моего ухода Пэт тут же бросилась звонить Саманте с докладом.

– Я видела свиные сердца, – сказала я очень спокойно, насколько спокойно вообще можно произнести фразу: «Я видела свиные сердца».

– Она все плачется, что он испортил ей жизнь и карьеру художника. Ха! Кто стал бы вешать у себя в гостиной свиное сердце?!

– Я бы не стала.

– Ты ведь ей не сказала, что узнала о ней от меня? – Прежде чем я успела ответить, Саманта проговорила: – Он женился на ней лишь потому, что она притворилась беременной.

– Женщины до сих пор так поступают? – спросила я, зная о том, что они не были женаты. – И что Беннетт сделал, когда узнал, что она обманула его с беременностью?

– Она еще с выкидышем разыграла спектакль. Ничего он не сделал, просто ее пожалел.

Я знала, что Беннетт был не способен кого-то жалеть. Жалость есть сострадание, а Беннетт сострадать не умел.

– Он уверен, что она до сих пор на него злится, – сказала Саманта.

Меня страшно нервировало, что она говорит о Беннетте в настоящем времени. Мне не хотелось поощрять чьи-то больные фантазии, пусть даже своим молчанием. Когда Саманта бросила трубку, я с облегчением вздохнула. Она была сумасшедшей, или опасной, или опасной и сумасшедшей одновременно. И мне как-то совсем не хотелось такого счастья.

Ближе к вечеру пятницы я окончательно поняла, что у меня нет никаких планов на выходные. Еще год назад я бы ужасно переживала по этому поводу, но сейчас я была рада, что у меня впереди несколько «тихих дней дома». Мне было необходимо почувствовать себя нормальным человеком – человеком, которому не надо трепать себе нервы из-за предстоящего судебного слушания или беспокоиться о других невестах своего мертвого жениха. Я подхватила на руки малышку Оливку и, вместо того чтобы сказать ей: «Пойдем гулять», сказала: «Пойдем пообедаем». Я посадила ее в сумку, совершенно забыв, что там лежит целая куча разнообразных собачьих лакомств. Так что Оливка устроилась со всеми удобствами. День Благодарения миновал, и улицы уже начали потихоньку украшать к Рождеству. Я обещала Стивену, что принесу пирог, поэтому первым делом я отправилась в «Блу стоув» на Грэм-стрит.