Кейт Мортон - Хранительница тайн

– Так, значит, ваш дедушка знал Вивьен?

– Да, но никогда о ней не говорил. Вообще-то он был человек очень открытый, но двух тем не касался никогда. Первая тема – Вивьен, вторая – война.

– Думаю, не он один избегал говорить о войне, – сказала Лорел. – Эти люди пережили столько ужасного…

– Да. – Марти печально нахмурился. – А дедушке пришлось еще хуже.

– Вот как?

– В армию его забрали из тюрьмы.

– А, понятно.

– Об этом он тоже не распространялся, но я кое-что выяснил. – Марти смущенно понизил голос. – Я нашел полицейские протоколы и узнал, что однажды ночью сорок первого года деда вытащили из Темзы, жестоко избитого.

– Кем?

– Точно не знаю, но в больницу за ним пришли полицейские. Они увели его на допрос по поводу какой-то истории с шантажом. Дед клялся, что это была ошибка, и если бы вы знали моего деда, то не усомнились бы: он всегда говорил правду. Однако в полиции ему не поверили. Согласно протоколу, при нем был чек на очень крупную сумму, и дедушка отказался объяснить, от кого и за что получены деньги. Его посадили в тюрьму, адвоката нанять ему было не на что. Полиция так и не собрала убедительных доказательств, поэтому деда отправили служить. Забавно, но он всегда утверждал, что это спасло ему жизнь.

– Спасло ему жизнь?! Каким образом?

– Не знаю. Так и не сумел выяснить. Может, дед просто шутил. Он вообще был большой шутник. Это случилось в сорок втором, и его отправили во Францию.

– А раньше он в армии не служил?

– Нет, но пороха уже понюхал. Он был при эвакуации из Дюнкерка. Только он не стрелял, а снимал. Дедушка был военный фотограф. Пойдемте, я покажу вам его фотографии.

– Господи! – воскликнула Лорел. Она уже довольно долго разглядывала черно-белые фотографии на стене, и только сейчас до нее дошло. – Ваш дедушка – Джеймс Меткаф.

Марти с гордостью улыбнулся.

– Да.

Он поправил покосившуюся рамку.

– Я узнала эту фотографию. Видела ее в музее Виктории и Альберта лет десять назад.

– Это была выставка сразу после его смерти.

– Удивительные фотографии. У моей мамы висела маленькая репродукция его снимка… да, кстати, и сейчас висит. Мама говорила, что, глядя на этот снимок, вспоминает своих родных. Они все погибли при бомбардировке Ковентри.

– Ужасно, – проговорил Марти. – Невозможно поверить.

– Фотография, сделанная вашим дедом, каким-то образом помогала маме примириться с потерей. – Лорел продолжала разглядывать фотографии. Они и впрямь трогали за душу: снимки людей перед разбомбленными руинами собственного дома, солдат на поле сражения. На одном Джеймс Меткаф запечатлел девочку в странном наряде – ботинках для чечетки и спортивных шароварах не по размеру. – Поразительный снимок.

– Это моя тетя Нелла, – пояснил Марти. – Мы ее так называем, хотя вообще-то она нам не родственница. Ее родители погибли под бомбежкой, и фотография сделана в ту ночь, когда это произошло. Дед продолжал следить за ее судьбой, а когда вернулся с фронта, разыскал приемную семью тети Неллы. Они дружили до самой его смерти.

– Как замечательно!

– Он вообще был очень верный человек. Знаете, перед тем, как жениться на моей бабушке, дед отправился проведать первую любовь – хотел убедиться, что у нее все в порядке. На бабушке, конечно, он бы все равно женился – они очень друг друга любили, – но дед сказал, что это его долг. В войну они разлучились, а потом он видел ее лишь один раз, и то издали. Она шла по берегу моря с новым мужем, и дед не стал к ним подходить.

Лорел слушала, кивая, и внезапно фрагменты картинки выстроились и сложились по порядку. Вивьен Дженкинс завещала дом семье Джеймса Меткафа. Джеймс Меткаф с больным отцом на руках – ведь это же Джимми? Ну да, конечно. Мамин Джимми, человек, в которого влюбилась Вивьен и от встреч с которым предостерегала ее Кэти Эллис, боясь, что узнает Генри. А значит, женщина, которую Джимми разыскал накануне свадьбы – Дороти. У Лорел закружилась голова, и не только потому, что Марти говорил о ее маме. Что-то еще всколыхнулось в памяти.

– В чем дело? – встревоженно спросила Карен. – У вас такое лицо, будто вы увидели привидение.

– П-п-просто, – запинаясь, выговорила Лорел, – просто я… я, кажется, знаю, что случилось с вашим дедушкой, Марти. За что его избили и бросили в реку.

– Серьезно?

Лорел кивнула, не зная, с чего начать. Столько всего предстояло объяснить…

– Идемте назад в гостиную, – сказала Карен. – Я снова поставлю чайник. – Ее пробрала легкая дрожь. – Понимаю, глупо так волноваться, но до чего же здорово разгадать тайну…

Они повернулись, чтобы выйти из комнаты, когда Лорел увидела фотографию и ахнула.

– Красивая, правда? – с улыбкой заметил Марти, проследив ее взгляд.

Лорел кивнула и уже хотела сказать: «Это моя мама», но Марти заговорил раньше:

– Это Вивьен Дженкинс. Женщина, которая завещала прадедушке Берти дом.

Последнюю часть пути Вивьен прошла пешком. Поезд был битком набит солдатами и усталыми лондонцами, но ей уступили место, и она поняла: иногда хорошо выглядеть так, будто тебя только что вытащили из разбомбленного дома. Напротив сидел мальчик с чемоданом на коленях и крепко зажатой в руке стеклянной банкой. В банке были красные аквариумные рыбки; всякий раз, как поезд притормаживал, или ускорял ход, или съезжал на запасные пути, чтобы переждать воздушную тревогу, вода в банке плескала, и мальчик поднимал ее к глазам и проверял, не испугались ли рыбки. Вивьен была уверена, что нет, хотя у нее самой при мысли о замкнутом пространстве, ограниченном стеклянными стенами, почему-то сдавливало грудь и начиналось удушье.

Когда мальчик не смотрел на рыбок, он большими серьезными глазами изучал Вивьен, ее разбитое лицо, белую шубку не по сезону. Один раз их взгляды встретились, и Вивьен легонько улыбнулась, и он тоже. За другими мыслями и переживаниями она иногда ловила себя на том, что гадает: кто этот мальчик и почему едет один в военное время, но вопросов не задавала. Она боялась заговорить, боялась себя выдать.

Каждые полчаса в поселок ходил автобус: на подъезде к станции Вивьен услышала, как две старушки его обсуждают и радуются, что он, несмотря ни на что, точно соблюдает расписание. Однако она решила пойти пешком, не в силах прогнать чувство, что единственное спасение – все время куда-то бежать.

Машина на шоссе у нее за спиной сбавила ход, и Вивьен напряглась всем телом. «Интересно, перестану ли я когда-нибудь бояться?» – подумала она, и сама себе ответила: «Нет, покуда Генри жив». За рулем сидел человек в незнакомой военной форме. Она могла представить, какой он ее видит: женщина в зимней шубке, с разбитым лицом, с чемоданом в руке, идет в поселок одна.