Эдмунд Криспин - Дело о золотой мушке. Убийство в магазине игрушек (сборник)

Сэр Ричард внезапно встрепенулся.

– Право, Джервейс, если и есть на свете что-то, чего я терпеть не могу, так это детективные рассказы, в которых один из героев излагает свои взгляды на то, как нужно писать детективы. Как будто мало того, что детектив у нас такие рассказы почитывает (ну, без этого-то не обойтись)…

Волна непреодолимой ярости накатила на инспектора.

– Это вы отходите от главного! – хрипло проревел он. – Проблема не в том, как было совершено убийство, хоть и это тоже важно. Проблема в том, чтобы понять, кто его совершил.

– Но ведь нам это известно, правда? – сказал Фен с нарочитым ехидством.

Инспектор замолчал. Казалось, он мобилизует свои силы для титанического противостояния столь оскорбительному намеку. Его нижняя челюсть отвисла, кровь прилила к порозовевшим щекам. Но наготове не оказалось подходящих словесных приемов, и, нехотя оставив мысль скорчить мину пооскорбительней, он решил прибегнуть к неуклюжей иронии намеков.

– Может, вы знаете, сэр? – выдавил он.

– Да, я знаю, – просто ответил Фен.

Сэр Ричард мгновенно стал самим воплощением грубовато-добродушного, дружелюбного здравого смысла:

– Чепуха, Джервейс!

– Я действительно знаю, – простонал Фен, войдя в роль человека, считающего, что коллеги вечно его не понимают. – Я знал это уже через три минуты после того, как вошел в ту комнату.

– Три ми!.. – Любопытство боролось с негодованием в мозгу сэра Ричарда и внезапно одержало победу. – Ну, и кто же?

– Хм!

Сэр Ричард воздел руки ладонями кверху в традиционном жесте разочарования.

– Боже милостивый! – воскликнул он. – Опять мистификация, надо думать, и мы об этом так и не узнаем до конца последней главы.

– Ничего подобного, – высокомерно сказал Фен. – Это дело еще не завершено. Просто я не могу понять, почему этот человек это сделал.

– Святые угодники! Разве у нас не достаточно мотивов?

– Это все сексуальные мотивы, мой дорогой Дик. А я не верю в crime passionnel [79], особенно когда страсть оказывается, как в данном случае, в основном чувством досады. Деньги, месть, безопасность – вот вероятные мотивы, и я должен найти один из них. Да и, сказать начистоту, некоторые детали – возможно, несущественные – все-таки пока у меня ни с чем не вяжутся.

– Ну, что ж, какое облегчение, – проговорил инспектор с внезапной напускной веселостью, никого не могущей ввести в заблуждение. – Я думаю, – добавил он осторожно, явно опасаясь возражений, – что мы теперь должны повидать мистера Феллоуза.

(Сим проявлением инициативы он, кажется, все же несколько себя утешил.)

– Он скоро встанет, – сказал Николас, появившийся как нельзя более кстати при последних словах инспектора. – В данный момент он, не без моей помощи, добился жестокой и исправно повторяющейся рвоты. Не умеет он пить! Спросить меня – так его вообще не следует допускать до спиртного или, по крайней мере, строжайше в оном ограничивать.

Он одарил присутствующих благожелательной улыбкой, казалось, ища поддержки в этом начинании.

– Можно осведомиться, как у вас продвигается дело?

– В данный момент говорить об этом преждевременно, – ответил сэр Ричард, – мы продвигаемся, но в какую сторону… Пока на нашем пути не встретилось ничего достаточно серьезного, чтобы сообщать о конкретных результатах.

– Вы все еще придерживаетесь этой абсурдной версии о самоубийстве?

– А вы, выходит, не согласны? – понизив голос в конце фразы, инспектор превратил ее из вопроса в утверждение, которое Николас принял безоговорочно.

– Смешно даже вообразить такое. Изольда была богата, а кроме того, ей только что удалось создать обстановку, чреватую самыми неприятными последствиями – откопать золотую жилу для стравливания всех и вся. Для нее бросить все это сейчас – означало бы поступиться всеми своими принципами. «Все, чтобы причинить боль» – как мог бы сказать Гамлет. – Он тщательно взвесил этот парафраз, раздумывая, стоит ли метать бисер в присутствии людей, которым не посчастливилось обладать интеллектом, сопоставимым с его собственным. – Разумеется, она не променяла бы столь щедро открывшиеся перед ней возможности насолить окружающим на перспективу «попасться в плен к невидимым ветрам и беспрестанно вокруг Земли носиться в их яростном бурленье» [80]. Рэйчел, Джин, Дональд и Роберт – все были у нее под каблуком, если не под юбкой, смешавшись в унизительной путанице. Боюсь, это было убийство, мотив которого – либо деньги, либо секс.

– Фен, – сказал сэр Ричард, – только что отрицал, что секс может быть мотивом преступления.

– «К убийству так же близко сладострастье, как дым к огню» [81], – изысканно ответил Николас и добавил: – Избитое сравнение.

– Прошу прощения, сэр?

– Цитата из «Перикла», инспектор: непристойной пьесы о притоне разврата, написал ее некто Шекспир – не сомневаюсь, вы что-нибудь да слышали о нем!

Сэр Ричард несколько поспешно прервал его:

– А деньги? Девушка была богата?

– Да, скучнейшим, предсказуемым образом… Думаю, ее доход был около двух тысяч в год. Наследница – ее сестра, Хелен. И в продолжение этой темы, возможно, я должен упомянуть, что Изольда сообщила Хелен на вечеринке прошлой ночью о своем намерении в скором времени поехать в город, чтобы изменить завещание.

– Черт возьми, на что вы намекаете? – сказал Найджел.

Николас отмахнулся от него.

– Ох, уж эти мне неверно понятые порывы благородного шевалье, Найджел (как, несомненно, известно инспектору, это слово изначально означает любовь к лошадям), – так вот, эти порывы совсем ни к чему.

Инспектор быстро перевел на него неприязненный взгляд.

– Вы готовы подтвердить это под присягой, сэр?

«Это у него условный рефлекс, – подумал Найджел, – на любое скандальное заявление, такой же, как у собак Павлова, – слюноотделение при звуке колокольчика, возвещающего обед».

– В отличие от вас, инспектор, – с насмешливой серьезностью произнес Николас, – я не делаю различия между простой правдой и правдой под присягой. К тому же я – агностик по складу ума. Так что и клясться-то мне нечем, не покривив при этом душой.

– Никаких основных философских принципов? – саркастически вставил Найджел.

– Кроме того основного философского принципа, что не существует основных философских принципов, других у меня не имеется, – невозмутимо ответил Николас. – Однако мы смущаем нашего доброго инспектора. Вы можете считать, инспектор, что я подслушал этот разговор.

– Кто-нибудь еще присутствовал при этом, сэр?

– Бесчисленное множество других людей «присутствовали», инспектор. Но слышал ли кто-нибудь из них то, что слышал я, с уверенностью сказать не могу.

В этот момент Фен, критически рассматривавший себя в зеркале в противоположном углу комнаты, обернулся и направился в их сторону решительными шагами.