Оса Ларссон - Кровавая жертва Молоху

Яльмар Лундбум смотрит ей вслед и думает, что, будь он у нее единственный, она бы так и сказала.

Элина бредет домой и думает: «Что мне делать? Что мне теперь делать?»

Майя Ларссон не спала. Прислонив свой велосипед к покосившемуся крыльцу, Ребекка заглянула в окно. Там за кухонным столом сидели напротив друг друга Майя и ее мужчина.

«Они похожи, как брат с сестрой», – подумала Ребекка, глядя на них в профиль, поскольку они сидели с двух сторон стола. Майя со своими пышными седыми волосами, заплетенными в тысячу косичек. У мужчины – пышная шевелюра того же цвета, челка то и дело падает ему на глаза.

Ребекка постучала. Через некоторое время Майя крикнула: «Войдите!» В кухне уже была она одна.

– Ребекка, – проговорила Майя, жестом приглашая ее за кухонный стол. – И собака. Как мило.

– Прости, – сказала Ребекка, – я не хотела пугать… как его зовут?

– Да нет, не обращай внимания на Эрьяна. Он стесняется людей. Хочешь кофе? Или пива?

Ребекка покачала головой и уселась.

– Прости, – сказала она. – Прости, что я так странно себя вела, когда ты начала рассказывать про мою маму. Я просто… даже не знаю.

– Понимаю. И даже лучше, чем ты думаешь, – проговорила Майя и достала сигарету.

– Как чувствует себя твоя мама?

– Моя бедная мамочка. Я думаю, что она не должна умереть, пока я не научилась отличать то, чего хочу, от того, на что надеюсь.

– Что ты хочешь сказать?

– Да так, это даже глупо. Мне скоро шестьдесят. Но вот тут…

Она постучала кулаком по груди, глядя в глаза Ребекке.

– …живет маленькая девочка, которая надеется, что мама скажет ей важные слова, пока не поздно.

– Какие именно?

– Ну, знаешь, хоть что-нибудь такое… Например, «прости». Или что она любит меня и гордится мной. Или что-то типа: «Понимаю, что тебе пришлось нелегко». Сама понимаешь. Ирония судьбы. Она оставила меня и уехала, когда мне было двенадцать, – встретила мужчину, который сказал: «Никаких спиногрызов». И как я только не клялась, что ничем не обременю. Но она…

Рука Майи поднялась в воздух и описала несколько кругов.

– Мне пришлось жить у тетки и ее мужа. Он был интересный человек. Приклеивал безделушки к подоконникам и журнальным столикам, чтобы они стояли на одном и том же месте. Подозреваю, что у них с мамой было некое экономическое соглашение, из-за которого они согласились взять меня. Она всю жизнь тосковала по мужской любви. А я… сейчас я уже старая, но всю жизнь мужчины были от меня без ума. А меня это никогда не интересовало.

Майя попыталась улыбнуться, но вместо улыбки получилась гримаса.

– А этот?

Ребекка указала взглядом в потолок.

– Эрьян? Однажды он пришел ко мне в дом, чтобы проверить показание счетчиков воды. И остался. Как, бывает, собака прибьется к дому.

Она почесала Щена под подбородком.

– Он знает, что я не верю в большую любовь, – продолжала Майя. – Но не против компании. К тому же он хорошо умеет отличать то, чего хочет, от того, на что надеется. Эрьян хочет, чтобы мы жили под одной крышей и все время были вместе, но у него хватает ума на это не надеяться. Он принимает меня такой, какая я есть. Не надеется, что я изменюсь. Он всегда всем доволен. Добрый. Спокойный. Эти качества в мужчинах часто недооцениваются.

Ребекка рассмеялась.

– Что? – спросила Майя, зажигая новую сигарету от почти докуренной.

– Подумала о своем друге, или как его еще назвать, – сказала Ребекка. – Довольный, добрый и спокойный – эти качества ему свойственны менее всего.

Майя пожала плечами.

– То, что важно для меня, не обязательно должно быть важно для тебя.

Ребекка подумала о Монсе. О том, как он не находил себе места, приезжая в Кируну. Ему всегда было либо «чертовски холодно», либо «чертовски много комаров». Зимой слишком темно, а летом слишком светло, так что он не мог заснуть. Собаки были слишком грязные и слишком резвые. Вокруг было слишком пустынно и слишком тихо. Вода в реке была слишком холодная.

Ребекка все время ощущала, что должна что-то придумывать, чем-то занимать его, когда он приезжал. С ним не получалось просто быть.

– Мне пора перестать надеяться, что он изменится, – сказала Ребекка.

– Да, надежду надо держать в узде, – согласилась Майя Ларссон. – Хотеть чего-то – это совсем другое дело. Как с моей мамой. Я хочу, чтобы она сделала то, о чем я тебе говорила, взяла меня за руку и сказала, что любит меня. Но мне пора перестать на это надеяться, потому что этого не будет. И когда я перестану надеяться, то, наверное, стану свободной.

– Сколько ей осталось? Я даже не знаю, что с ней.

– О, я думаю, она может уйти в любой момент. Рак печени. И метастазы по всему телу. Ее подкармливают через капельницу, но она почти совсем не мочится. Так что, видимо, отказывают почки. А это значит… Ну, сейчас мне нужно выпить пива. Ты уверена, что не хочешь?

Ребекка поблагодарила и отказалась, и Майя достала из холодильника банку. Открыв ее, она сделала большой глоток прямо из банки.

Некоторое время обе молчали.

– Моя мать тоже уехала к новому мужчине, – проговорила Ребекка.

Она сама слышала, как жестко звучал ее голос.

– Но я не захотела поехать с ней. Иногда она посылала мне открытки. «Здесь уже цветут яблони». И все. «Твой младший братик – самый симпатичный младенец на свете». Ни слова о том, что она скучает по мне. Или сама понимаешь: «Как у тебя дела?» Ты права – пустые надежды изнуряли меня больше всего.

– Это и есть самое трудное, – проговорила Майя Ларссон, разглядывая свое отражение в темном оконном стекле. – Прийти в гармонию с тем, что есть. С тем, каковы другие люди. С тем, что у тебя самого внутри. Потому что ты расстроен, зол, напуган. Иногда. А иногда, если повезет, тебе бывает весело и легко на душе.

– Да, – отозвалась Ребекка. – Мне пора домой. Так что твой бедняга может снова спуститься в кухню.

Майя Ларссон ничего не ответила. Она лишь устало улыбнулась, продолжая курить. Ребекке было тяжело оставить позади себя ту тишину, которая установилась между ними. Некоторое время обе сидели в молчании.

Умершие женщины, матери, бабушки – все словно тихонько вошли и заняли пустые стулья вокруг стола.

В темноте на втором этаже стоял мужчина Майи Ларссон и смотрел, как Ребекка выходит из дому и берет свой велосипед.

Проклятый пес рылся в куче компоста за домом.

Он слышал, как Ребекка позвала собаку.

– Ко мне! Пошли.

Пес продолжал свое занятие. В конце концов ей пришлось отложить велосипед и увести его, взяв за ошейник.

Ребекке с трудом удавалось держать собаку и одновременно выводить велосипед на дорогу. Пес с тоской глядел в сторону кучи компоста, когда она уводила его.

«Исчезни, – подумал мужчина, стоявший на втором этаже. – А то сам туда попадешь».