Агата Кристи - Хикори-дикори

В комнату вошел Жеронимо, слуга-итальянец, он бурно жестикулировал, и его высохшее обезьянье лицо забавно морщилось.

– Падрона, она только приходила. Она хотела вас видеть. Она совсем сумасшедшая, – добавил он, сопроводив последние слова выразительным жестом.

– Иду, иду!

Миссис Хаббард поспешно пошла к двери, а Селия, схватив булку, торопливо принялась отрезать кусок.

Миссис Николетис металась по комнате, точь-в-точь как тигр в зоопарке перед кормлением.

– Что я слышу? – накинулась она на миссис Хаббард. – Вы бегали в полицию? Тайком от меня? Да что вы о себе мните? Боже мой, что мнит о себе эта женщина?

– Я не бегала в полицию.

– Лжете.

– Миссис Николетис, вы не смеете разговаривать со мной в таком тоне!

– Ах-ах, простите! Конечно, во всем виновата я. Как всегда. Вы все делаете правильно. Только подумать: полиция в моем приличном доме!

– Ну, это нам не впервой, – возразила миссис Хаббард, вспомнив несколько неприятных инцидентов. – У вас был студент из Вест-Индии, который оказался сутенером и…

– Ага! Вы меня попрекаете? Значит, я виновата в том, что мои постояльцы водят меня за нос, живут по фальшивым документам и потом их разыскивает полиция, подозревая в убийстве? И вы еще смеете меня попрекать, меня, претерпевшую из-за них столько мук!

– Неправда, я вовсе вас не попрекаю. Я просто сказала, что полиция здесь не новость, при таком скоплении студентов это, осмелюсь заметить, неизбежно. Но тем не менее на этот раз никто не «бегал в полицию». Просто вчера с нами ужинал один частный детектив, очень опытный человек. Он прочитал студентам интересную лекцию по криминалистике.

– Очень нужна студентам ваша криминалистика! Они сами кого угодно просветят. В кражах, диверсиях и всяких гадостях они и сами крупные специалисты! А помочь, реально помочь никто не хочет.

– Я как раз и пыталась помочь.

– Ну да, вы рассказали вашему приятелю всю подноготную здешней жизни. Вы суетесь не в свое дело!

– Вы не правы. Я отвечаю за спокойствие в доме. И я рада сообщить вам, что все утряслось. Одна из студенток призналась, что в пропаже большей части вещей повинна она.

– Ах мерзавка! – воскликнула миссис Николетис. – Чтоб ее духу тут не было!

– Она сама собирается от нас съехать и хочет возместить убытки.

– Ну и что? Все равно мой прекрасный дом навеки опорочен. Никто не захочет у нас жить! – Миссис Николетис села на диван и разрыдалась. – Никто меня не жалеет, – всхлипывала она. – Как со мной гадко обращаются! Всем на меня наплевать! Никто со мной не считается. Умри я завтра, никто не прольет ни слезинки…

Мудро не отреагировав на последнее заявление, миссис Хаббард вышла из комнаты.

«Боже всемогущий, даруй мне хоть минуту покоя!» – взмолилась она про себя и пошла на кухню к Марии.

Мария держалась замкнуто и отчужденно. В воздухе так и витало слово «полиция».

– Во всем обвинят меня. Меня и Жеронимо – бедняков. Разве можно ждать правосудия на чужбине? Нет, я не могу приготовить ризотто, этот рис не подходит. Я лучше сделаю спагетти.

– Мы вчера на ужин ели спагетти.

– Неважно. У меня на родине едят спагетти каждый день, каждый божий день. Тесто еще никому не повредило.

– Да, но теперь-то вы в Англии.

– Хорошо, тогда я приготовлю жаркое. По-английски. Вы его не любите, но я все равно приготовлю; мясо будет совсем неподжаристым, светлым, на сломанных ребрах, а лук я не обжарю, а сварю…

Мария говорила так зловеще, что миссис Хаббард показалось, будто речь идет о каком-то зверском убийстве.

– Ладно, готовьте что хотите, – сердито произнесла она, уходя из кухни.

Но к шести часам вечера миссис Хаббард вновь обрела прежнюю деловитость. Она оставила кое-кому из студентов записки с просьбой зайти к ней перед ужином и, когда они явились, рассказала им о предложении Селии. Ребята восприняли его благосклонно. Даже Женевьев смягчилась, узнав, как дорого оценила Селия ее пудру, и радостно сказала, что все «предано забвению». А потом глубокомысленно добавила:

– У всякого бывают такие нервные кризисы. Селия богата, ей незачем красть. Нет, она, конечно, была не в себе. Месье Макнаб прав.

Когда прозвучал гонг, созывавший студентов к столу, и миссис Хаббард спустилась вниз, Лен Бейтсон отвел ее в сторону.

– Я подожду Селию в холле, – сказал он, – и приведу в столовую. Пусть она видит, что все в порядке.

– Вы очень любезны, Лен.

– Да что вы, мама Хаббард!

И действительно, когда подавали суп, из коридора донесся громовой голос Лена:

– Пошли, пошли, Селия! Все будут рады тебя увидеть!

Нигель язвительно пробормотал, глядя в тарелку:

– Какие мы сегодня добренькие!

Но больше глумиться не стал и приветственно помахал Селии, которую Лен обнимал за плечи могучей ручищей.

Студенты оживленно заговорили на разные темы, стараясь как можно чаще вовлекать в разговор Селию. Но в конце концов показное благодушие сменилось неловким молчанием. И тут Акибомбо просиял, повернулся к Селии и, наклонившись над столом, произнес:

– Теперь мне объяснили, я раньше не понимал. Ты очень умно воровала. Никто долго не догадывался. Очень умно.

Салли выдохнула:

– Ну, Акибомбо, ты меня доконаешь! – И, не в силах сдержаться от хохота, выбежала в холл. Все рассмеялись от души.

Колин Макнаб опоздал. Он вел себя сдержанно и еще более отчужденно, чем обычно. Когда ужин подходил к концу, но студенты еще не начали расходиться, он встал и смущенно промямлил:

– Я сейчас ухожу, у меня дела. Но я хотел перед уходом сказать… В общем… мы с Селией решили пожениться через год, когда у меня кончится стажировка.

Он стоял, красный от смущения, жалкий, а вокруг раздавались поздравления и насмешливое улюлюканье друзей; наконец страшно сконфуженный, он удалился. Селия же зарделась, но сохраняла спокойствие.

– Ну вот, еще одного хорошего парня окрутили, – вздохнул Лен Бейтсон.

– Я так рада, Селия! – сказала Патрисия. – Надеюсь, ты будешь счастлива.

– Наконец-то на нас снизошла благодать, – сказал Нигель. – Завтра купим кьянти и выпьем за здоровье жениха и невесты. Но почему наша драгоценная Джин так мрачна? Ты что, противница брака?

– Не говори глупостей, Нигель.

– Я всегда считал, что брак гораздо лучше свободной любви. Ты разве со мной не согласна? Особенно для детей. Не очень-то приятно, когда в графе «отец» стоит прочерк.

– Но мать не должна быть слишком молодой, – вмешалась Женевьев. – Так нам говорили на занятиях по физиологии.

– Ну ты даешь! – воскликнул Нигель. – Уж не считаешь ли ты Селию несовершеннолетней? Она вполне зрелая свободная белая женщина.

– Более обидного высказывания не придумаешь! – возмутился мистер Чандра Лал.