Клод Изнер - Три стильных детектива

Одинокий посетитель в надвинутой до бровей шляпе занял место за соседним столиком, заказал сливовую настойку и осведомился, где тут можно вымыть руки.

Папаша Астико сообщил, что терять друзей – это ужасно печально.

– Кларнетист был вашим другом? – сочувственно спросил Жозеф.

– Кто? Утопленник? – удивился папаша Астико. – Знать его не знаю. Одним дурнем на земле меньше стало, и ладно. Не надо было так руками размахивать в лодке. Нет, мне уточек-мандаринок жалко. Мы с женой каждое воскресенье приносили им крошки от печенья. Вы бы видели, как они радовались, как забавно задирали хвостики, ныряя за угощением… А теперь их души парят где-то в стратосфере… Мы с женой даже имена им дали: Фризик и Бобом.

– Когда случилось несчастье?

– В воскресенье, двадцать первого. Дату я запомнил, потому что в тот день мы повели старшенькую к первому причастию. Она у нас косенькая от рождения, чуть не опрокинула дароносицу, толкнула кюре – просвиры по полу раскатились… Мы все со смеху полопались. А после обеда катались на лодке, тут младшенькая как завизжит… Я смотрю – мандаринки кверху брюхом в воде плавают, в метре от того места, где накануне дурень захлебнулся. Вот такая злая судьба… Бедные Фризик и Бобом!

– Ни при чем тут судьба, я так скажу, – вмешался служитель лодочной станции, который давно прислушивался к разговору, и видно было, что он тоже не прочь поболтать. – Это чей-то злой умысел. А ежели такое случается, все в первую очередь меня винить начинают, потому что, видите ли, я тут деньги зарабатываю и всякий сброд на лодках катаю. Вообще-то, папаша Астико, рыбалка здесь теперь запрещена, ну да ладно, рыбачьте, что́ мне из-за башмака и пары колюшек скандал устраивать…

– А почему рыбалка запрещена? – спросил Виктор.

– Да санитарные службы всполошились – считают, что мандаринки могли сдохнуть от какой-нибудь заразной болезни… Нет, это кем же надо быть, чтобы извести птичек, которые украшают собой панораму!

– Вы уверены, что уток убили?

Служитель принял плату за лодочную прогулку у очередных желающих покататься и после этого степенно ответил:

– Мой зять служит в полиции. Так вот он говорил, что в ветеринарной лаборатории проверили содержимое желудков погибших уток и нашли там ядовитое вещество. Очевидно, в пруду этой дряни больше не осталось, раз рыба не всплывает, так что ресторан может не бояться дурной рекламы, а то подобные слухи коммерции не способствуют.

– Что за ядовитое вещество?

– Понятия не имею, – пожал плечами лодочник. – Так или иначе, наши мандаринки не от старости умерли. Ну попадись мне в руки этот ненормальный…

– Кстати о ненормальных. В тот день, когда утонул кларнетист, вы не видели поблизости человечка очень невысокого роста?

Папаша Астико с подозрением окинул взглядом сначала Жозефа, задавшего вопрос, затем Виктора:

– А что, тот коротышка – ваш приятель? Он меня заболтал до смерти – я уж не знал, как от него отделаться, а потом видел, что он клеился к новобрачной, мужа ее до белого каления довел.

Виктор и Жозеф оставили наконец свидетелей в покое и, вернувшись на террасу ресторана, уселись неподалеку от семейства Робишон утолить жажду.

– Ну, Виктор? Вы думаете о том же, о чем я? Тони Аркуэ с половинкой ядовитой пряничной свиньи в желудке умер не сразу, но ему стало дурно и он не смог удержаться на поверхности озера. Вторая половинка свиньи выпала у него из кармана в воду, на следующий день ею полакомились мандаринки – и отправились на тот свет вслед за кларнетистом. Но мы с вами единственные, кто знает о смертоносной роли пряничных свинок в этой истории.

– И у нас нет ни одного прямого доказательства.

– Зато есть косвенные. Три человека и два пернатых водоплавающих умерли, отведав пряничной отравы: Тони Аркуэ, Жоашен Бланден, Аженор Фералес, Фризик и Бобом. Повезло только Ольге Вологде, которая откусила маленький кусочек.

«Демоническая утка полюбовалась безжизненными телами Леониды и Сигизмунда, после чего, издав сардоническое “кря-кря”, заковыляла прочь. Ее месть свершилась», – мысленно сочинил Жозеф и расстроился оттого, что не прихватил с собой ни пера, ни блокнота.

– Завтра воскресенье, – сказал Виктор, – я обещал Таша прогуляться вместе с ней. Но в понедельник я непременно неведаюсь в Опера́ и найду там Мельхиора Шалюмо – он присутствовал при каждом несчастном случае… то есть на месте каждого преступления.

– Нет, в день смерти Аженора Фералеса его никто не видел.

– Но мы не знаем наверняка, что его там не было. Он мог где-нибудь затаиться. Этот Шалюмо – гордиев узел всего дела. Встречусь с ним – разгадаю загадку.

– С моей помощью, дорогой зять.

«И с моей, господа, и с моей», – подумал инспектор Вальми, ловко уклоняясь от обстрела гороховыми снарядами из ложек-катапульт – малолетние Робишоны вели по нему прицельный огонь. К заказанной еде он едва притронулся, но сполна расплатился по счету, тщательно вытер руки салфеткой, надел замшевые перчатки и, обходя лужи, направился к папаше Астико, лениво болтавшему с лодочником.

– Полиция, друзья мои. Ай-яй-яй, закон нарушаем? Рыбку удим, пассажиров катаем, несмотря на запрет? Я сделаю вид, что ничего не заметил, если вы поведаете мне суть вашей беседы вон с теми господами.

– Мы добропорядочные граждане, всегда готовы к сотрудничеству! – заверил служитель лодочной станции.

– Я весь внимание, – кивнул инспектор Вальми, стараясь уберечь лаковые туфли от прибрежной грязи.

– Вот уж Кэндзи мне устроит! Этот фиакр ползет как черепаха. И сиденья тут жесткие, у меня поясница болит. Будущим отцам нужны комфортные условия. Эх, поспать бы сейчас, поничегонеделать!

– А не доводилось ли вам, Жозеф, читать о чудесной стране, где жили медноликие люди с узкими темными глазами? Зардандан – так называлась эта провинция империи великого хана. Там мужчина, после того как его жена разрешалась от бремени, в течение сорока дней не вставал с постели и все это время сам заботился о младенце. У них считалось, что отец тоже должен страдать, поэтому существовала такая справедливая традиция.

– Где вы эту чушь вычитали, Виктор?

– В «Книге о разнообразии мира» Марко Поло.

Джина чувствовала себя виноватой, но едва увидев Таша, спящую в алькове – на боку, кулачок прижат к губам, как когда-то в детстве, – она тотчас забыла о своих терзаниях и преисполнилась нежности к милому Рыжику. Присев рядом с дочерью, Джина отогнала Кошку, которая немедленно заворчала и выгнула спину.

– Мама, это ты? – сонно пробормотала Таша.

– Я о тебе беспокоилась. Как ты себя чувствуешь?

Таша села на кровати и засмеялась:

– Как кит, который мечтает станцевать вальс, но у него получается только бурре [341]. Хочешь чаю?