Курт Ауст - Второй после Бога

Какое это событие… большое? А то, что я наблюдаю за этим? Наблюдаю, как что-то собирается, растет, а потом, вопреки здравому смыслу, делится на более мелкие части. Как и Церковь. В этом я вижу пример большого события, в котором непременно должен был присутствовать Бог. Должен был … ибо, если Он там не присутствовал…

Это сложная мысль, ее следует обдумать с разных точек зрения, но она становится слишком огромной, и я пытаюсь отправить ее в забытье. Однако она вновь и вновь выныривает оттуда, как пробка из воды. И заставляет меня думать о ней. Тогда я пытаюсь сформулировать эту мысль в виде вопроса:

Если умысел Божий имеется во всем, то какой умысел в том, чтобы Его Церковь разделилась на две, как это случилось, когда Мартин Лютер порвал с Католической Церковью? Наверное, надо вспомнить и Православную Церковь и сказать, что Его Церковь разделилась на три церкви? Или больше, чем на три, если считать кальвинистов и всех остальных, которые считают, что истина известна только им? И, если на то пошло, может, за всеми этими событиями кроется нечто большее, чем человеческое безумие?

Ответ, к которому я прихожу, мне не нравится. Он слишком прост: нет.

Ход мысли такой: либо Бог Всемогущий не контролирует того, что мы, люди, творим в Царстве Его, и тогда Он – не Всемогущий; либо Бог имеет намерение показать людям, насколько они глупы, позволив им совершить самую большую глупость из всех – разделить Его Церковь на мелкие, враждующие между собой анклавы, которые изо всех сил стараются уничтожить друг друга. И только уничтожив все, они наконец поймут свое ничтожество, глупость и злобу, и тогда Он…

Да, что Он тогда сделает?

Моя старая голова не выдерживает таких сложных мыслей, и я со стоном падаю на стул.

Моя голова вообще является для меня предметом моих постоянно повторяющихся огорчений. Нет, не вся голова, а только та ее часть, в которой хранятся воспоминания. У меня возникают сомнения, что все, о чем я рассказываю в своей истории, именно так и было. Правильно ли я все помню или же извращаю Истину? Я замечаю, что моя голова то и дело забывает имена людей, с которыми я общаюсь, с которыми постоянно разговариваю; как, например, имя жены торговца Бурума или кучера, который наполовину норвежец и потому любит поговорить со мной. Как же я могу доверять своей памяти, если речь идет о событиях порой более чем сорокалетней давности?

Ветер попискивает в щелястом окне. Пытается проникнуть в комнату сквозь едва заметные трещины в раме, словно рвется в тепло и уют дома. Дождь барабанит по крыше, хлещет в окно, словно кто-то стоит там, за стеной, и поливает дом, ведро за ведром. Шторм не утихает уже третий день, и ни одно судно за это время не пришло на Лэссёйен и не покинуло его. Вообще-то у меня есть время ждать, но я уже готов к дороге. Организм пришел в норму, и испражнения тоже. Одна мудрая женщина, живущая в северной части острова, несколько раз заходила проведать меня, последний раз два дня назад, она говорит, что я уже могу ехать дальше. Сама она молода и здорова, хорошо разбирается в травах и растениях, и, не подозревая об этом, напомнила мне одну старую знакомую, о которой я давно не вспоминал.

Я даже поинтересовался, откуда у нее такие познания.

Женщина рассказала, что пятнадцать лет назад к ним на остров приехала некая пожилая женщина, сама она в то время была еще “смешливой девчонкой с длинными косами”, как она выразилась. Эта пожилая женщина пришла в дом ее матери, она очень устала и хотела только узнать, где именно похоронена Моди.

– Так она сказала, и моя мать разрешила ей пожить у нас.

– Моди? – удивленно переспросил я, и что-то в моей голове рухнуло обратно в прошлое, словно я находился на падающей звезде.

– Да, – серьезно ответила молодая женщина, не заметив, что это странное имя показалось мне знакомым. – Пожилая женщина сказала, что так звали ее мать, новую мать, которую она нашла, когда молодой девушкой приехала сюда на Лэссёйен. Имя было необычное. Да она и сама была необычная. Я привязалась к ней и полюбила ее. Она взялась учить меня, хотела передать мне свои знания о растениях и их целебной силе; сказала, что она решила повременить со смертью.

Прошло пять лет. И она сочла, что я знаю уже достаточно. Тогда она попрощалась со мной и моей матерью, спустилась на берег, легла на свое покрывало и испустила дух. Я похоронила ее рядом с той, которую она называла Моди. Да, она была ни на кого не похожа.

Молодая женщина произнесла это очень проникновенно и тем временем накладывала мне на живот какие-то растения. Меня порадовало, что возле Бигги, лопарской шаманки, которую я встретил в молодости в каком-то трактире в Южной Ютландии, были при ее смерти любящие люди.

Дай Бог, чтобы так было с каждым из нас.

Я открываю крышку чернильницы, макаю перо в чернила, хватаю чистый лист и пишу: Глава 35. Смерть все еще витала в доме.

Где-то в доме весело смеется Катрине. Смех у нее не очень звонкий, но он пробуждает во мне воспоминания. Если Барк скоро придет ко мне, надо попросить его принести мне новую свечу. Когда я напрягаю глаза, они у меня слезятся.

А еще надо не забыть спросить у Катрине, что стало с тем человеком, который перепутал адреса на письмах. Спросить до того, как я уеду… чтобы никогда не вернуться обратно.

Узнать, есть ли после “никогда” надежда на что-нибудь.

Смерть все еще витала в доме. В воздухе, хотя безжизненного тела торговца Туфта здесь уже не было. Труп перенесли в главный дом усадьбы, где Томас и помощник судьи Корнелиус осмотрели его. Мне было велено ждать возле конторы вместе со стражником.

Когда мы незадолго перед тем покинули ратушу, я попросил, чтобы мне вернули кошелек с деньгами, выданными мне на эту поездку. Помощник судьи нехотя согласился, но когда я пожелал отправиться в город, чтобы найти нунция, потому что все еще считал себя ответственным за его жизнь, помощник судьи решительно отказал мне. Об этом не могло быть и речи. Он хотел отвести меня в контору Туфта, чтобы я еще раз рассказал ему о событиях той ночи. Кроме того, он считал, что юнкер Стиг также ответственен за жизнь нунция и может пока о нем позаботиться.

“Да, – подумал я. – Если забыть, что они относятся друг к другу, как кошка к собаке”.

Томас был согласен с помощником судьи – юнкер Стиг может позаботиться о нунции; как позже рассказал мне Томас, он считал, что, чем больше времени будет у юнкера Стига, чтобы увезти нунция из Тёнсберга, тем труднее будет помощнику судьи вернуть его обратно. И было очевидно – помощник судьи еще не совсем отказался от этой мысли, хотя прямо об этом не говорил.

Кроме того, Томасу было до смерти любопытно увидеть контору Туфта, он надеялся найти там что-нибудь, что подскажет ему, кто убил купца, поэтому он радостно последовал за помощником судьи.