Курт Ауст - Второй после Бога

Постепенно эта “дурная привычка” заразила и меня, вошла в мою плоть и кровь, и я, уже в своих поездках, вдруг обнаружил, что завишу от этой походной библиотеки, как некогда был зависим мой господин. Эта привычка незаметно укреплялась, и иметь под рукой множество книг превратилось в необходимость.

Поэтому, когда я, будучи уже старым человеком, последней весной покинул княжество вместе с князем Реджинальдом, собираясь сопровождать его в летнем путешествии по Дании, для меня было естественным позаботиться, чтобы в моем багаже была такая библиотека. Я взял с собой в поездку пятьдесят три книги. Красивое, неровное число. Ни князь, ни я не знали тогда, что я покидаю замок уже навсегда. В таком случае я взял бы книг гораздо больше, но…

Я все еще сижу и смотрю на свои пожитки и не совсем понимаю, почему вдруг подумал о неровном числе и дорожной библиотеке. На полу белеет перо, лежит, изогнувшись дугой, и улыбается мне – рот с мягкими губами, который смеется над тем, что я не хочу вылезти из теплой постели. Скоро ли придет Барк и поднимет мне перо? Оно лежит на полу. Я слышу смех Катрине, доносящийся из задней комнаты, – значит, Барк тоже там.

Я смотрю на свою рукопись. Глаза выхватывают слово “ microscopicus ”, и в моей старой голове неожиданно что-то занимает свое место. Микроскоп. Именно он сдвинул с места мои мысли. Но почему? Почему я смотрю на свои пожитки?

Медленно освещается темный уголок мозга, тот, где хранится память. Что-то выступает на первый план, сначала нечетко, потом я вижу, что это рисунок, рисунок пером – тонкие, не совсем уверенные линии, и я смеюсь про себя. Смех крепнет, я уже слышу в нем истерические нотки, что-то судорожное, и тут же обрываю его.

Входит Барк, он огорчен. Он слышал смех. Я кашляю, прикрыв рот рукой, и говорю, что мне нужна книга из моих вещей. Не мог бы он…

Конечно, Барк может ее найти, для этого он и здесь, говорит он и ждет, чтобы я сказал, какая книга мне нужна. Но я не знаю, какая, потому что не совсем понимаю, зачем вообще попросил найти мне какую-то книгу. Наверное, только потому, что мои глаза то и дело обращаются к этим саквояжам.

Рисунок пером, который я запомнил, появился в результате нашего с Томасом посещения Уле Рёмера, где я видел его рисунки всевозможных приборов. Мне захотелось тоже что-то нарисовать. А потому я уселся дома в своей комнате с микроскопом Томаса и постарался кропотливо изобразить каждую его частицу такой, какой я ее видел, собрать эти частицы в единое целое, в целый микроскоп.

Куда подевался этот рисунок? Может, я его выбросил? Что-то мне подсказывает, что рисунок был низведен до роли книжной закладки, что я находил его красивым, но понимал, что из меня никогда не получится мастер, собирающий инструменты. Какие книги я читал в то время?

– Постарайся найти мне книгу Жан-Батиста де ла Салля, которая называется “Les Règles de la bienséance de la civilité chrétienne”. – Я помнил, что эта книга о правилах христианской добропорядочности и хорошего тона вышла в Париже именно в том году. Экземпляр этой книги Томасу прислал его старый товарищ по студенческим временам, но Томас тут же отдал ее мне. Он считал, что ему как атеисту “христианская добропорядочность” не подобает, другое дело – мне, оставшимся в глубине души добрым христианином и деревенщиной, могут понадобиться некоторые правила поведения в обществе. Это было за несколько дней до того, как мы должны были получить аудиенцию у короля, так что я не обиделся на его слова и принялся штудировать книгу. Я уже не помню, какие там были правила…

– Эта?.. – Барк протягивает мне книгу. Я киваю, поворачиваю книгу корешком вверх и начинаю трясти – мелькают страницы. Из книги ничего не выпадает. Барк с удивлением смотрит на меня, но молчит.

– Ничего, – говорю я и вспоминаю, какие еще книги интересовали меня в то время. – А можешь ли ты найти?.. Да, теперь постарайся найти книгу Антонио де Лофразо о превратностях любви, я не помню точно, как она называется. Если не ошибаюсь, она лежит в коричневом саквояже.

Барк выкладывает книги на стол у окна, листает, чтобы найти титульный лист и имя автора, что не всегда бывает легко обнаружить в старинных книгах. Я напряженно слежу за ним, говорю “нет, не эта…” или “посмотри ту маленькую…” и вконец смущаю бедного малого, поняв, что он не совсем твердо знает буквы, не говоря уже об иностранных языках.

Я уже хотел попросить его дать мне всю стопку, как вдруг лицо его проясняется, и он протягивает мне растрепанный маленький томик, который явно читали с большим усердием. Совершенно верно – это Лофразо. Правильно книга называется “Десять книг о превратностях любви”. Вряд ли рисунок в ней, думаю я, но, тем не менее, трясу ее, не отрывая глаз от стопки книг. Толстая книга в переплете из телячьей кожи с изящным рисунком на корешке привлекает мое внимание. Неожиданно я понимаю, что нашел то, что нужно.

– Дай мне вторую книгу снизу, – прошу я и показываю на книгу Блаженного Августина. Сочинения “О блаженной жизни” и “О браке и вожделении” объединены в один том. Как будто все, что тревожило меня в то время, собрано в одном месте. Взяв книгу и ощутив под руками ее солидный переплет и мягкую кожу, я уже знаю, что мой рисунок прячется именно в ней. Я осторожно открываю книгу. Осторожно перелистываю несколько страниц, вижу, что в середине книги из нее что-то выглядывает, засовываю между страницами палец и открываю книгу. Вот он. Гладкий и чистый, будто я нарисовал его только вчера. Осторожно кончиками пальцев я беру рисунок за уголок, словно это тысячелетний греческий лист, смотрю на него и глупо улыбаюсь Барку.

– Это я нарисовал, – говорю я, чувствуя себя как ребенок, показывающий свои каракули. Барк, не жалея внимания, рассматривает рисунок, задает вопросы, и я отвечаю ему и радуюсь, что рисунок сохранился.

Когда я начинаю писать дальше, то вкладываю рисунок между страницами рукописи, словно он является частью моего рассказа. С довольной улыбкой я затачиваю новое перо и макаю его в чернила. Этот рисунок – что-то вроде открытых ворот в прошлое, что-то надежное, показывающее, что мое словесное описание микроскопа верно до малейших подробностей. Рисунок убеждает меня, что я спокойно, без колебаний, могу вернуть доверие собственной памяти.

Бормоча что-то себе под нос, Томас снял большую деталь с “флагштока”, потом отвинтил часть трубки, вынул стекло – окуляр, подумал я, – и положил его в деревянную коробку рядом с другими. Потом взял другое стекло, вставил его в микроскоп, снова все свинтил и посмотрел в него. На этот раз он удовлетворенно хмыкнул и начал спокойно и тщательно осматривать края скалки. Это заняло много времени, но наконец все края осмотрены, и Томас поднял голову.