Курт Ауст - Второй после Бога

По глазам Томаса я видел, что ему нравится помощник судьи, но он не хочет этого показывать. Он недовольно проворчал:

– Докажите! Нельзя доказать, что…

Он замолчал посреди фразы и замер с открытым ртом. Потом захлопнул рот, так что было слышно, как клацнули зубы, взял скалку и повертел ее в руках.

– Одну минутку, – сказал он вдруг и подошел к двери, возле которой оставил свой саквояж окулиста и мастера грыжесечения. Вернувшись с ним к письменному столу, он открыл его, и я увидел там множество коробочек и мешочков, которые были аккуратно уложены каждый на своем месте. Томас вынул большую деревянную коробку. Быстро освободил стол, отодвинув в сторону бумаги и письменный прибор Туфта, и поставил коробку на блестящую дубовую поверхность стола. Потом благоговейно открыл коробку, и мы вытянули шеи, чтобы ничего не упустить.

Нашим глазам открылось бесчисленное множество странных металлических предметов, лежавших на бархатной подкладке, каждый в своем углублении, точно повторявшем форму предмета. Томас ногой подвинул к себе стул, стоявший у письменного стола, и сел, ощупью достал из кармана очки и водрузил их на нос, не переставая что-то искать в коробке. Наконец он вытащил круглую опору с длинным стержнем вроде флагштока и поставил перед собой. Потом опять покопался в коробке и извлек оттуда металлическую лапу с небольшой, похожей на тарелку, пластинкой – ее можно было вертеть во все стороны. Лапу он привернул к стержню в самом низу, почти у подножья. На верху стержня осталась белая пластинка, ее он немного повернул наискось. К этой металлической лапе была привинчена еще одна – с круглой рамкой, в которую было вставлено стекло. “Похоже на увеличительное”, – подумал я.

Потом Томас достал из коробки новый стержень. К нему прикреплялось что-то вроде стаканчика со стеклянной крышкой, – все это по форме напоминало куриное яйцо, но меньше по размеру. Рядом торчала короткая трубочка. Ничего подобного я раньше не видел.

Томас осторожно встряхнул стаканчик, заглянул в него, удовлетворенно хмыкнул и достал из сумки огниво. Несколько раз чиркнув кресалом, он поднес его к короткой трубочке – там что-то загорелось и вспыхнуло чистое пламя. Оно отразилось в похожей на пластинку тарелке, которая, казалось, усиливала свет.

Я вытянул шею и заглянул в стаканчик. Масло или какая-то другая горючая жидкость стекала из него по рычагу и дальше к трубке.

– Не думал, что это так скоро мне понадобится, – проворчал Томас, довольно улыбнулся и достал из коробки еще какие-то предметы. На опоре появился новый стержень, на этот раз больше прежнего, но он стоял не в центре круглой опоры, а был сдвинут немного вбок. К нему Томас тоже прикрепил две лапы – их можно было опускать и поднимать. К верхней крепилась длинная, похожая на бутылку широкая трубка, нижний конец которой был похож на горлышко бутылки, а верхний завершался маленькой воронкой. Мне это напомнило цилиндрические футляры для перевозки важных сообщений. Длина всего устройства не меньше фута. Под трубкой, внизу, у самой опоры была прикреплена круглая пластинка – ее можно было двигать в стороны, вперед или назад, а также поднимать и опускать. В пластинке имелось небольшое углубление, а рядом с ним маленький стержень, к которому было прикреплено что-то острое. Такое маленькое, что я не мог его рассмотреть. Томас начал говорить, пока он свинчивал, поднимал и опускал разные части прибора и подгонял их так, чтобы они подходили друг к другу.

– Точно так же телескоп приближает к нашим глазам Вселенную, – сказал он. – С его помощью мы можем наблюдать то, что находится очень далеко, можем увидеть и основательно рассмотреть Луну, звезды и планеты, и точно так же этот инструмент позволит нам увидеть то, что вообще невидимо нашему глазу.

Луну, повторило эхо. Луну.

Стражник подошел поближе и с удивлением следил за этими приготовлениями. Я надеялся, что у меня не такой глупый вид, как у него, но уверенности в этом не было. Помощник судьи Корнелиусен даже встал, чтобы лучше все видеть, но, похоже, понимал не больше нашего. Его надменный вид должен был убедить нас, что все это, что бы там ни было, нисколько его не интересует.

Томас взял скалку и положил ее так, чтобы узкий, похожий на горлышко бутылки конец широкой трубки смотрел на край дерева. Меня он попросил подержать штатив со светом.

– Надеюсь, все согласны с тем, что если господин Хорттен воспользовался этой скалкой, он должен был ударить ею не плашмя, а краем, чтобы нанести рану, какую мы видели у Туфта. Вы согласны? – Он посмотрел на помощника судьи поверх очков.

Тот подумал мгновение, потом кивнул.

– И вы должны согласиться с тем, что если от этого удара человек получил рану в основании черепа, то кровь и, возможно, волосы или кожа пострадавшего должны прилипнуть к предмету, которым его ударили.

На этот раз помощник судьи думал дольше, и, хотя в конце концов он опять кивнул, было видно, что на этот счет у него остались кое-какие сомнения. Очевидно, подобный образ мышления был непривычен для уважаемого помощника судьи.

– Тогда давайте с помощью этого microscopicus ’ a осмотрим скалку и решим, пользовались ли ею как орудием для убийства Туфта, – сказал Томас. Он склонился над воронкой наверху трубки и заглянул в нее, прикрыв рукой другой глаз. Ворча, он оторвался от воронки и попросил меня придвинуть свет ближе, чтобы нужное место на дереве было хорошо освещено. Я понял, что круглое стекло, которое поднималось над тарелкой, и в самом деле было увеличительным стеклом, концентрирующим свет. А эта тарелка дополнительно усиливала свет пламени. Как заворожённый, я смотрел на трубку: microscopicus , прибор для наблюдения за мелкими предметами!

Я раньше никогда не видел такого прибора, только слышал один раз, как Томас и Уле Рёмер обсуждали возможности, которые открываются с его помощью. Они оба познакомились с этим прибором за границей. Помню, как Рёмер сказал, что хотел бы сделать себе такой прибор, но у него не хватает времени на все его занятия.

Перо падает на пол. Пальцы ледяные, и я бессознательно прячу руки под перину, чтобы согреть их. Я сижу в постели и смотрю на свои пожитки. Смотрю, словно способен проникнуть взглядом сквозь кожу саквояжей и парусину мешков. Смотрю, не сознавая этого, потому что мысли мои бегут своим путем – к Томасу, как часто бывало и в прошлом.

У Томаса Буберга была неприятная привычка – она проявлялась, когда он собирался в поездку. Неприятная для его секретаря, которому приходилось укладывать вещи, и неприятная для слуги, который должен был все эти пожитки нести. Я был у Томаса и секретарем и слугой.

Для меня эта привычка была неприятна тем, что он всегда брал с собой множество книг, можно сказать, маленькую библиотеку, которая давала ему возможность когда угодно и где угодно раскрыть сочинения древних авторов и найти у них поддержку. Как бы тяжело это для меня ни было, я очень быстро понял важность столь неприятной привычки, ибо нередко мысль Мишеля де Монтеня, высказывания Декарта или цитата из Марка Аврелия заставляли наши рассуждения двигаться вперед, когда они кружили на одном месте, не находя выхода. Я говорю “мы”, потому что я тоже со временем научился пользоваться книгами не только дома, в Копенгагене, но и в наших поездках.