Коэти Зан - Список запретных дел

Я стояла абсолютно голая, уязвимая, все тело болело после пыток, но все же была настроена крайне решительно и убеждала себя, что мое сознание сильнее этого. Однако в глубине души все еще сомневалась. Последние месяцы меня не раз посещала мысль сдаться и принять такую жизнь. Смириться с тем, что останусь здесь, как верная служанка Джека, до того момента, когда он решит убить меня. Быть может, если я не буду сопротивляться даже в мыслях, он станет милосерднее, хотя бы в том, что касается физических наказаний. Тогда, получив это небольшое послабление, я обрету счастье.

Сквозь дверь открывался вид на небольшое крыльцо и дорожку, в конце которой стоял огромный красный амбар, высокий и обветшалый. Отслаивающаяся краска обнажала ветхие доски. Дверь была открыта фута на два, но внутри я видела лишь темноту.

Тело я заметила не сразу, но затем вдруг наткнулась на него своим отвыкшим от открытых пространств зрением. На земле, слева от двери, лежал синий брезент, обернутый вокруг чего-то, напоминающего человеческую фигуру. Из-под ткани виднелись босые ноги с комьями земли, налипшими на щиколотках и ступнях. Очевидно, он похоронил ее без всякого гроба.

Джек вытолкнул меня наружу, и я медленно поплелась к телу. Многие месяцы я знала, что он убил Дженнифер, и уже оплакала ее, но вид тела многократно усилил мой страх и скорбь. И все же, превозмогая боль, я пыталась сосредоточиться на своей цели. Подходящий ли для этого момент? Должна ли я побежать сейчас или сперва стоит взглянуть на Дженнифер? Мою дорогую Дженнифер.

Как и всегда на этом моменте, я проснулась в холодном поту, а в голове эхом звучал смех Джека. Я поднялась, прошла в небольшую, стерильно чистую ванную отеля и начала пить холодную воду, стакан за стаканом. Затем вернулась к кровати и села, не включая света.

Наконец глаза привыкли к темноте, и я уже могла различить очертания мебели. Я уставилась в зеркало напротив, глядя на свой темный силуэт. Мой единственный друг. Я часто представляла, что мое отражение — это призрак Дженнифер, и разговаривала с ней. Правда она никогда не отвечала, как и все годы, проведенные в ящике.

Сегодня я долго смотрела на нее, а потом встала и подошла к зеркалу, провела пальцем по отражению. Лишь к нему я могла прикоснуться. Кому из нас повезло больше? Дженнифер не страдает от одиночества, а я здесь, заключенная в собственный ящик, неспособная впустить кого-либо внутрь, крепко-накрепко запечатанная вместе с фобиями и паранойей. Сломанная. Без шанса на восстановление. Загнанная в ловушку.

Через несколько дней мы с Трейси полетели в Бирмингем. Там арендовали машину, а потом несколько часов ехали по широкой магистрали, пока не оказались в сердце провинциальной Америки — разрозненные фермы, полупустые торговые ряды, памятники участникам зарубежных войн. Трейси казалась расслабленной, будто была рада вернуться на Юг, на родину.

Может, именно из-за хорошего настроения она терпела мои эксцентричные выходки. То, как я подпрыгнула, когда она захлопнула багажник, как методично пересчитывала сумки, проверяла мобильник, дважды проверила кредитки в бумажнике, осматривала ремень безопасности и дергала его раза три, чтобы удостовериться в исправности. Терпеливо сносила мои указания, как именно ей вести машину, которые я то и дело подавала с пассажирского сиденья, нервно следя за водителями, будто мы находились на гонках и другие машины хотели выбить нас с дистанции.

Я была благодарна, что Трейси воспринимала все в шутку, не обращая внимания на мое назойливое поведение. Но я знала, что если не буду применять эти психологические приемы, как называла их доктор Симмонс, то моя тревожность стремительно возрастет и станет искать, где проявиться. Проверяя исполнение пунктов из своего списка мер безопасности, я сама себя успокаиваю: духовка выключена, дверь заперта на замок, сигнализация активирована…

Июнь в Алабаме для меня стал неожиданностью. Я знала, что здесь жарко и влажно, но влажность была настолько сильной, что просто давила на плечи. Хотелось в землю зарыться, лишь бы убежать от нее. В машине я включила кондиционер на полную, а Трейси как раз поставила громкость радио на максимум, вероятно, чтобы не разговаривать со мной.

Мы планировали поехать прямиком к дому, где жили родители Сильвии. Они обитали в небольшом городке Сайпресс-Джанкшен, в юго-восточной части штата неподалеку от Сельмы.

Попав на место, мы поняли, что городок буквально вымирает. Вдоль главной улицы стояли дома из потускневшего красного кирпича времен Великой депрессии, на окнах — вывески «Сдается в аренду». В центре города работал один-единственный банк. Кроме него, мы проехали почту, здание администрации и сетевую аптеку. На ресторанчике висел плакат с надписью «открыто», но сквозь окна виднелись стулья, поставленные на столы. Свет был выключен.

—  Чем здесь зарабатывают на жизнь? — спросила я, глядя на опустевшие здания.

—  Самые целеустремленные варят метамфитамин, другие его покупают. Некоторые работают в ресторанах фастфуда в новой части города. Добро пожаловать в провинцию.

Мы свернули за угол и выехали на широкую объездную дорогу. Она была пустынной, хотя Трейси уверяла, что по пятницам здесь не протолкнуться, поскольку ведет она прямиком к пляжам на побережье.

Мы двигались по навигатору, пока не выехали к кирпичному ранчо посреди холмистой местности, окруженному хлопковыми полями и пастбищем.

К дому мы подъехали по рыжевато-бурой песчаной дороге. Когда я вышла из машины, солнце вновь нещадно накинулось на меня, и я пожалела, что не надела чего-нибудь полегче серых хлопчатобумажных брюк и белой льняной рубашки.

Не успела я ступить и шага, как Трейси закричала:

—  Осторожно!

Посмотрев вниз, я увидела муравейник раз в семь больше обычных, около фута в высоту. Я наклонилась, чтобы разглядеть копошившихся насекомых, увлеченных своей общинной жизнью: некоторые таскали маленькие белые катышки, другие останавливались «пообщаться» с соседями, прикасались друг к другу лапками и двигались дальше.

—  Огненные муравьи, — сказала Трейси.

Я скорчила рожицу и обошла муравейник.

Заранее мы не звонили родителям Сильвии, поэтому и не знали, будут ли те дома. Но раз они фермеры, значит, как сказала Трейси, рабочий день у них должен заканчиваться пораньше. Сейчас было четыре часа, самое жаркое время суток на Юге.

Мы постучались и услышали в глубине голос. Дверь, не запертую на замок, нам открыл мужчина лет шестидесяти. Казалось, он только что проснулся и теперь стоял на пороге в джинсах, белой футболке и босиком. Я надеялась, он пригласит нас внутрь, где я спасусь от жары под ледяным кондиционером. Меня так и тянуло скорее переступить через порог.