Коэти Зан - Список запретных дел

Я отвернулась, чтобы Джим не увидел моих слез.

—  Дом по-прежнему принадлежит ему, — проговорил Джим. — Если он выйдет, то отправится именно туда. В тот дом. Через четыре месяца. Со своей тюремной женой, южной баптисткой.

Джим поерзал на стуле, а потом подался вперед, меняя стратегию.

—  Сара, она была твоей лучшей подругой. Лучшей. Сделай это ради Дженнифер.

Я больше не могла сдерживать слезы, но позволить Джиму их увидеть тоже не могла. Поэтому я встала и быстро вышла на кухню выпить воды. Целую минуту смотрела на льющуюся из-под крана воду и пыталась взять себя в руки. С такой силой стиснула раковину, что побелели костяшки, став одного цвета с холодным фаянсом. Когда я вернулась, Джим поднялся, собираясь уходить. Он медленно складывал свои вещи в портфель одну за другой.

—  Сара, прости, что давлю на тебя. Доктору Симмонс это совсем не понравится. Нам нужно, чтобы ты сделала заявление как потерпевшая. Без тебя я совсем не уверен в исходе. Знаю, мы сильно подвели тебя. Я лично подвел. Согласен, что обвинения в похищении недостаточно за все, что он совершил. У нас не было доказательств убийства. Без тела… Да и результаты ДНК оказались испорчены. Но мы должны сделать так, чтобы он, по крайней мере, отсидел весь срок. Здесь нельзя рисковать.

—  Твоей вины не было. Все лаборатория… — заговорила я.

—  Мое дело, значит и вина моя. Поверь, с тех пор я расплачиваюсь за свою оплошность. Давай разделаемся с этим раз и навсегда и оставим все в прошлом.

Легко ему говорить. Уверена, именно этого он и хотел: поскорее позабыть о нашем деле, о своей огромной служебной ошибке. Для меня же все было намного сложнее.

Джим протянул визитку, но я отмахнулась. Его номер мне известен.

—  Я подготовлю тебя здесь, в твоей квартире, или где сама захочешь. Мы нуждаемся в тебе.

—  И Трейси тоже там будет?

—  Да, будет, но…

Он смущенно отвернулся к окну.

—  Но она же поставила условие, что не желает видеть меня, общаться или оставаться со мной наедине.

Джим замешкался. Он не хотел этого говорить, но все было написано у него на лице.

—  Я знаю, что она меня терпеть не может. Просто скажи.

—  Да, она поставила такое условие.

—  Хорошо. Это значит, я подумаю.

—  Спасибо. — Джим достал из блокнота распечатанный конверт и положил на стол. — Письмо. Ты права, оно твое. Держи. Но, прошу, поговори с доктором Симмонс перед тем, как прочесть его.

Джим направился к выходу. Он знал, что не стоит подавать мне руку на прощание. Всего лишь махнул с порога и тихонько закрыл за собой дверь, затем подождал, пока я запрусь на все замки. Ушел он только после того, как услышал последний щелчок. Он слишком хорошо меня знал.

Три дня я провела в квартире наедине с письмом. Положила его посреди кухонного стола и часами ходила вокруг, предаваясь размышлениям. Само собой, рано или поздно я его прочитаю. Это единственный способ приблизиться к истине, ведь мне необходимо найти тело Дженнифер. Это самое малое, что я могла сделать для нас обеих. В немом ужасе пялясь на письмо, я представляла себе Дженнифер — как она смотрит на меня пустыми глазами и безмолвно умоляет: «Найди меня».

Десять лет назад ФБР бросило на это дело лучших сотрудников. Они часами допрашивали нашего мучителя, но он ничего не рассказал. Я знала, что так и будет. Он был хладнокровен, методичен и совершенно не боялся наказания. Никто не мог его расколоть.

Этот мужчина более двадцати лет водил за нос администрацию Орегонского университета. В моей памяти накрепко засел его образ: за кафедрой, в окружении пылких студенток, которые ловили каждое его слово. Должно быть, он обожал это. Могу представить, как жались к нему ассистентки, чуть не залезая одна на другую, в его душном крошечном кабинете, где я позже побывала с прокурором.

Когда пропала Кристин, никто и не вспомнил, что она была одной из его любимиц в университете. Порядочный мужчина, профессор Джек Дербер, отличный парень, блестящий ум. Он неплохо устроился в жизни, к тому же от приемных родителей ему достался домик в горах, настоящее убежище. Кто бы мог подумать, что там такой просторный погреб. Родители Джека использовали его для хранения солений и прочих консервов. Но он нашел ему другое применение.

Наконец я очнулась. Теперь я здесь, в своей безопасной квартире, не отрываясь гляжу на письмо и уже выучила каждый изгиб бумаги с аккуратно разрезанным краем там, где техник-лаборант вскрывал письмо каким-то острым инструментом. Безупречный шов. Дерберу бы понравилось. Он всегда восхищался идеальным разрезом.

Я знала, что содержимое послания тщательно изучили, но некоторые вещи могла понять только я. Именно так он действовал: устанавливал глубокий личный контакт. Подобно ядовитой змее, скользнувшей в расщелину, забирался в твое сознание и устраивался там поудобнее, чувствуя себя как дома. Ему было сложно противостоять, ведь моя физическая слабость превращала похитителя в спасителя. Оттолкнуть его становилось не так уж легко: сперва отобрав все, возможно на веки вечные, он затем обеспечивал тебя самым необходимым — едой, водой, средствами гигиены, незначительным знаком внимания. Случайно брошенное слово сочувствия. Поцелуй в темноте.

Заточение творит с людьми страшные вещи. Оно обнажает животную натуру. Ты сделаешь что угодно, лишь бы остаться в живых и испытать на следующий день чуть меньшие страдания.

Я боялась даже смотреть на письмо, вспоминая, какую власть он имел над нами. Возможно, так будет всегда, если возникнет случай проверить. Я боялась, что покоящиеся внутри этого конверта слова могут запросто вернуть меня назад в прошлое.

Но я знала, что не должна снова предать Дженнифер. Не могу умереть, позволив телу подруги все глубже уходить в землю там, где он закопал ее.

Я обязана быть сильной. Тем более, напомнила я себе, что больше не голодаю и не подвергаюсь пыткам, обнаженная, лишенная света, свежего воздуха и нормального человеческого общения. Последнего у меня, возможно, нет и сейчас, но я ведь сама избрала свою участь.

Теперь внизу сидит вахтер Боб, а улицы этого огромного города полны потенциальных спасителей. Призрачные силуэты под моими окнами на Бродвее ходят за покупками, смеются, болтают, не зная, что наверху, за моим кухонным столом, оживает драма десятилетней давности. Я против себя самой, mano a mano [3]  Один на один (исп.). .

Я взяла конверт и вынула тоненький лист бумаги. На ручку так сильно надавливали, что я могла на ощупь распознать буквы, как брайлевскую печать. Острый почерк, никаких круглых изгибов, никакой мягкости.

Он взялся за меня через несколько дней после исчезновения Дженнифер. Поначалу во мне еще теплилась надежда. Может, подруга все-таки сбежала и вызвала подмогу. Часы напролет я представляла себе, что она вырвалась на свободу и теперь находится где-то снаружи, вместе с вооруженными полицейскими, которые окружили дом. Я знала, насколько это маловероятно. Когда он в последний раз вытащил ее из ящика, заковал руки в цепи и надел на голову мешок, она едва смогла подняться по ступенькам. Но все же я надеялась.