Курт Ауст - Судный день

Я взмахнул лопатой, собравшись продолжить работу, но замер: в голове у меня мелькнуло какое-то подозрение. Что-то было не так. Что-то не сходилось. И внезапно я это понял. Я огляделся. Это странное чувство не исчезало. Подозрение… Что же я подозревал? Что именно было “не так”? Или… Может, я чего-то не сделал? Хотя нет, скорее, о чем-то не задумывался… Или не додумался? Да. Кажется, так оно и есть… Но до чего именно мне надо было додуматься? Может, просто что-то вспомнить?.. Незначительные детали, которые помогут понять взаимосвязь… Что сказал тот старый француз, о котором упоминал Томас? Вроде, что надо искать взаимосвязь между явлениями, даже если кажется, что явления эти никак друг с дружкой не связаны… Что-то вроде того… Верно? Я напряг память. Так какие же явления нужно связать?

Я чувствовал, что нахожусь на верном пути. Где-то там, в черепушке, забрезжила догадка, но мне никак не удавалось ее ухватить. Так бывает, когда на языке вертится какое-то слово, а произнести его не получается. Оглядев ворота, я повернулся и посмотрел на конюшню. Что же я вспоминал? Вечер, когда мы приехали. Бурю. Страх смерти. И ржание лошади… Что-то еще? Больше ничего в голову не приходило.

Сейчас из конюшни до меня донеслось лошадиное ржание, которое подхватили и другие лошади. Я услышал его, несмотря на толстые каменные стены конюшни. И звук не показался мне приглушенным. Но и не слишком громким – тоже. Просто стоя здесь и наслаждаясь прекрасной погодой, я отчетливо услышал лошадиное ржание.

Прекрасная погода! Вот именно! Да! Мысли мои вдруг разлетелись в разные стороны, будто бойкие весенние пташки.

Ржание лошади! Ну конечно! В тот вечер, когда мы приехали… Мы тогда стояли перед воротами. Нет, немного поодаль. Бушевала буря. Наша лошадь заржала, и в ответ тоже послышалось ржание, которое мы и услышали. А сейчас тихо, и погода хорошая, но каменные стены все равно немного приглушали звук.

Я прикинул на глаз расстояние от конюшни до ворот. Навскидку получилось локтей двадцать или чуть больше. Неужели мы действительно услышали, как в конюшне заржала лошадь? Нет. Другого ответа и быть не могло.

Я взволнованно огляделся, стараясь отыскать Томаса. Куда же он запропастился? Тогда я подошел к конюшне и посмотрел на тропинку.

И рассмеялся, заметив тучную фигуру профессора на лавочке – он сидел, прикрыв глаза и подставив лицо солнцу.

– Решил отдохнуть, – словно оправдываясь, пробормотал он, когда я присел рядом. – А у тебя работа спорилась.

– В четверг вечером, когда мы стояли у ворот, кто-то выводил из конюшни лошадь, – выпалил я, безжалостно разгоняя его дрему.

Вздохнув, Томас с деланной неторопливостью взял левой рукой шляпу, водрузил ее на голову и медленно открыл глаза. Во взгляде его светился укор:

– О ты, бодрствующий по ночам, – неужели усталость тебе неведома?!

На секунду у меня язык будто присох к гортани, я покраснел и, пытаясь подавить смущение, пустился в объяснения.

– Помните, как возле стены мы услышали лошадиное ржание за воротами? Была буря, а мы его все равно услышали. Значит, лошадь вывели во двор, причем стояла она близко к воротам, иначе мы бы ничего не слышали. А когда лошади стоят в конюшне, то у ворот их едва слышно.

Взгляд Томаса оживился. Он кивнул. И попросил меня продолжить рассказ.

– Значит, кто-то собирался уезжать. И поэтому вывел лошадь из конюшни. Иначе быть не могло.

– Возможно, Альберт вывел лошадей на прогулку, – предположил Томас.

– Вряд ли. Лошадей не выводят перед сном. Вряд ли это сделал Альберт. Он прекрасный конюх, знает, как обращаться с лошадьми.

– Да, наверное, ты прав.

– Может, это убийца? Хотел сбежать, но в этот момент мы подошли к воротам и спугнули его?

Томас выпрямился и одобрительно посмотрел на меня.

– Толковая мысль, Петтер! – Профессор отстраненно взглянул на крошечный парк позади трактира, где в ложбине у склона виднелся замерзший ручей. Прежде, из-за непогоды, я не замечал всей этой красоты. “Такие ровные линии, – подумал я, – настоящая датская природа”. По сравнению с ней природа моей норвежской родины казалась грубой и суровой. И мне не верилось, что скоро все это исчезнет. Уже завтра. Я не желал в это верить. Господь не стал бы… – Но тогда… – голос Томаса прервал мои раздумья, а затем профессор вновь на миг умолк, – … но тогда выходит, что это… Альберт, – неуверенно проговорил он. Мне почудилось, что он будто спрашивает меня: “Неужели у нас новый подозреваемый? А плотник – не убийца?”

– Нет, – я успел обдумать ответ, – Альберт же не сразу услышал звонок, значит, куда-то выходил. А за это время кто-то мог пробраться в конюшню. Он прятался там, пока Альберт открывал ворота, и затем выскользнул из конюшни и вернулся в трактир. Шел такой снежище, что мы и роту солдат не разглядели бы.

Я так рьяно защищал и выгораживал Альберта, что сам удивился. А ведь прежде считал его наиболее подходящим кандидатом на роль хладнокровного убийцы. Во всяком случае, пока не подслушал исповедь плотника вчерашним вечером.

“Ложь”, – прозвучало вдруг у меня в голове.

Ложь?

Ведь я лишь думал так про себя, ни слова не произнеся вслух…

Да, ложь!

Я врал – именно так. Врал себе, сам это сознавая. Я хотел, чтобы плотник оказался убийцей, с того самого момента, как заметил, что он не сводит своего мерзкого пьяного взгляда с Марии. Альберт мне не нравился, в нем было что-то пугающее. Но если бы я мог выбирать, то сделал бы убийцей плотника. Это была правда.

Позорная правда. Ужасно признавать подобное, когда речь идет об убийстве.

Если бы Томас знал, то не стал бы хвалить меня. И взял бы назад недавно произнесенные им слова. “Нет, Петтер, это дурные мысли!” – сказал бы он.

Я вспомнил сказанное им утром – что мы можем расходиться во мнениях, но мы должны говорить обо всем, что может представлять хоть какой-то интерес, даже когда нам не очень хочется об этом рассказывать или если мы не придаем этому значения. Я собрался с духом.

– Когда Мария принесла в конюшню суп, то увидела Бигги, разозлилась и швырнула в нее миску. А потом выскочила оттуда, – выпалил я, стараясь побыстрее проговорить слова, словно они оставляли неприятный привкус во рту. – Вчера перед проповедью священника хозяйка выбранила Марию, и, когда трактирщица ушла, та сказала, что, когда кота дома нет, мыши пускаются в пляс. Мария не знала, что я это слышал. Мария хотела купить такую же Библию, как у пастора. И ночью Мария не пустила меня к себе, хотя сама же и приглашала, – последние слова я говорил не дыша, а сказав все это, ссутулился и уставился на ботинки.

Томас молчал.

Я ждал. Долго. Отчего же он ничего не отвечает? Я сглотнул слюну. Потом еще раз. И еще. Ноги у меня замерзли.