Курт Ауст - Судный день

– Ладно, остальное нам известно, – резюмировал я, обращаясь, скорее, к себе самому.

Бигги кивнула, давая понять, что разговор окончен. Я тоже чувствовал себя опустошенным – вопросов больше не осталось, да и сил тоже. Я с надеждой посмотрел на Томаса и увидел, что голова у профессора повисла.

– Профессор, у вас еще остались вопросы?

В ответ я услышал лишь ровное посапывание.

– Профессор, – окликнул я, – у вас есть вопросы?!

Он не отзывался, и тогда я встал и тронул его за плечо.

– Профессор, нам пора возвращаться в комнату…

Томас открыл глаза и, растерянно оглядевшись, смутился.

– Ох… я, похоже, уснул… – пробормотал он, проводя руками по лицу, – простите!

Он уперся кулаками в колени и встал. Ноги у него затекли, и, чтобы поддержать его, я взял Томаса под руку, но он сердито оттолкнул меня.

– Спасибо, я уж как-нибудь сам.

Я подхватил шляпы и плащи, запалил фонарь и пожелал Альберту с Бигги доброй ночи, напомнив, чтобы заперли дверь. В ответ Альберт заявил, что никто посторонний даже и до лошади не посмеет дотронуться.

Томас повернулся к двери, когда что-то пришло ему в голову, и он обратился к Бигги:

– Можно поговорить с тобой наедине?

Саамка поднялась и отошла к стойлам, и Томас последовал за ней. Глядя, как эти двое перешептываются, Альберт легонько пихнул меня в бок, усмехнулся и сказал:

– Кошка с собакой.

Совещались они долго, и, похоже, беседа их проходила бурно, но затем они вернулись, перешептываясь, и я услышал, как Бигги упомянула какую-то “траву”. Томас согласно кивнул. Разговаривали они с таким видом, будто были лучшими друзьями. Альберт проводил нас до двери и уже потянулся к ручке, когда Томас проговорил:

– Ты на меня, возможно, рассердишься, но ты по-прежнему единственный, кого я смело исключаю из списка подозреваемых.

Конюх насупился.

– Положи у порога маленький камешек. И проверь потом, выходила ли она ночью, пока ты спал. Или можешь притвориться спящим – поступай, как тебе заблагорассудится, но мы должны знать, выходила ли она. Ладно?

Альберт с безграничным отвращением посмотрел на профессора, но промолчал. Томас вздохнул:

– Ты ее не знаешь. Впрочем, и я тоже. Возможно, сегодня вечером она рассказала чистую правду. Но могла и солгать. А точно не знаем ни ты, ни я. Для народа тут соврать – все равно что для моей лошади заржать, а это нередко случается…

Томас немного помолчал.

– Вы с ней спите бок о бок… И кто знает…

Альберт исподлобья посмотрел на Томаса.

– Возможно, проведете рядом еще не одну ночь. Не лучше ли сразу удостовериться, что эта женщина – не убийца?

Альберт молча ковырял носком сапога оттаявшую грязь возле двери.

– А удостовериться лучше всего лично. Убедись, что это не она. – Замолчав, профессор потер лоб. От усталости глаза его казались пустыми. – Если… назовем это пророчеством… так вот – если оно сбудется, то нужно быть уверенными, что не она сама воплотила его в жизнь.

Кивнув на прощанье, Томас скрылся за дверью, и в ту же секунду возле меня возникла фигура Бигги.

– Береги его, – прошептала она мне, глядя вслед профессору, – он слишком много думает о других и забывает, что опасность нависла и над ним тоже.

Я кивнул и пошел за Томасом. Вскоре мы уже пробирались через сугробы к харчевне. Где-то позади Альберт опять подпер дверь поленом.

Пока мы сидели в конюшне, нападало много снега, и мы брели по колено в снегу, хоть и по тропинке. Ветер задувал снежинки под плащ, и они таяли на коже. Вскоре мы промокли и продрогли, а мокрая одежда на ледяном ветру превратилась в жесткие доспехи. Томас потянул меня за собой к каретному сараю, хотя и там от ветра было не укрыться, и прокричал, что заметил в окошке прачечной свет. И, мол, если Мария там, то мне нужно сходить к ней и предупредить о грозящей опасности. И вдобавок профессор попросил меня передать ей, чтобы она возвращалась к себе в комнату и заперла дверь. Я согласно кивнул, и мы разошлись. Очень скоро я тоже увидел в окне прачечной свет, едва различимый сквозь метель. Я пошел на огонек, добрался до прачечной и без стука ввалился внутрь, думая лишь о том, как бы поскорее отогреться. Раздался вскрик Марии, и она быстро завернулась в простыню. Она стояла у чана и длинной деревянной палкой перемешивала кипящее в мыльной воде белье. Я увидел ее не прикрытые простыней обнаженные плечи и подумал, что до моего прихода Мария была по пояс раздета. В тесной прачечной от горячего воздуха перехватывало дыхание, а влажный пар каплями оседал на стенах.

– Прости, – пробормотал я, отворачиваясь. Лицо у меня еще не согрелось.

– Петтер, это ты?

Я снял шляпу и кивнул.

– Ох, милый мой… Как же я испугалась… Разве можно вот так врываться – у меня чуть душа в пятки не ушла!

Девушка подошла ко мне и помогла снять плащ.

– Все, можешь повернуться! – сказала Мария, взяв меня за плечи. Она уже оделась, но лиф застегивать не стала, а я не в силах был отвести взгляд от белой полоски кожи у нее на груди. – Я думала, ты не придешь, – ласково проговорила она, заглядывая мне в глаза.

– Я… мне… мне уже пора. Мне надо идти. – Я пытался не встречаться с ней взглядом, но не мог оторвать глаз от ее расстегнутой блузы. Как бы мне хотелось… Однако меня ждал Томас. – Я хотел только предупредить тебя, Мария. Убийца графа может вновь совершить злодеяние. Заканчивай работу, возвращайся к себе в комнату и запри дверь. И никому не открывай.

Мария покачала головой:

– Неужели ты не вернешься? Я и место нам приготовила… – Она запнулась и посмотрела на стопку белья, аккуратно разложенного на полу возле очага. Белье было прикрыто простыней, и это самодельное ложе так и манило меня. И я кое-что придумал.

– А дверь прачечной запирается?

– Да, на крючок. – И она указала на большой крючок, прибитый к косяку.

– Тогда я сбегаю к профессору и скажу, что буду тебя охранять, пока ты все не перестираешь, а ты запрись и жди – я скоро вернусь, обещаю!

Девушка улыбнулась, не разжимая рта, поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к моей щеке, потом развернулась и вновь принялась медленно помешивать белье в чане. Ее собранные в пучок волосы покачивались в такт движениям, а шея ее, блестящая от пота и такая желанная, светилась белизной. Мне нестерпимо захотелось прикоснуться к ней, и я шагнул вперед, но в полумраке споткнулся обо что-то тяжелое и едва не упал.

– Ой, осторожнее! – испуганно воскликнула Мария, схватившись за пошатнувшийся бочонок. Тот стоял на трех деревянных подставках, а под ними я разглядел большой железный таз, почти до краев залитый какой-то густой жижей. – Я варю собственное мыло, – объяснила девушка, постучав по бочонку, – в лавке такого не купишь. Но со щелоком надо быть поосторожнее, – и она тихонько качнула ногой железный таз, – я еще не разводила его, он такой крепкий, что ты и перекреститься не успеешь, как щелок прожжет тебе сапог и дотла сожжет ногу, – она хихикнула и повела меня к двери, – иди и побыстрее возвращайся. Я буду ждать тебя.