Элизабет Джордж - Всего одно злое дело

Фануччи выслушал рассказ старшего инспектора, сидя напротив него за большим ореховым столом. Он вертел в руках ручку, а глаза его не отрываясь смотрели на губы Сальваторе. После завершения рассказа il Pubblico Ministero резко отодвинулся от стола, встал и подошел к книжному шкафу. Сальваторе приготовился мужественно встретить гнев Фануччи, который вполне мог включать и метание судебных фолиантов ему в голову.

Однако то, что он услышал, потрясло его.

– Cosi [241], – пробормотал Фануччи. – Cosi, Topo…

Сальваторе ждал, что за этим последует. Ждать пришлось недолго.

– Ora capisco com’è successo [242], – задумчиво сказал Фануччи. Казалось, что его совсем не обескуражила информация, которую он только что получил.

– Doverro? [243]– спросил старший инспектор. Ему хотелось ясности. – Allora, Piero?..

Если Фануччи действительно знал, как произошло похищение и все с ним связанное, то он – Сальваторе – будет благодарен, если прокурор поделится с ним своими мыслями.

Фануччи обернулся к нему с одной из своих неестественных, покровительственных улыбок, что всегда означало, что худшее еще впереди.

– Questo … – сказал он. – У тебя теперь есть связь, которую ты искал. И это достойно празднования.

– Связь, – повторил Сальваторе.

– Между нашим Карло и тем, что он сделал с девочкой. Теперь все наконец совпало, Topo. Bravo. Hai fatto bene [244]. – Фануччи вернулся за стол и продолжил с важным видом: – Я хорошо знаю, что ты скажешь мне дальше. Ты скажешь: «Пока нет никакой связи, которая бы соединила этих двоих – Карло Каспариа и Скуали, Magistrato ». Но это потому, что ты ее еще не увидел. Однако ты это сделаешь и поймешь, что намерения Карло были точно такими, какими я их предсказал. Ему самому ребенок был не нужен. Разве я этого не говорил? Как ты теперь видишь и как я понял в тот самый момент, когда ты мне в первый раз сказал, что есть какой-то Карло, он хотел продать ребенка, чтобы заработать на наркотики. И именно это он и сделал.

– Так, чтобы я правильно понял, Magistrato, – сказал Ло Бьянко, тщательно подбирая слова. – Вы хотите сказать, что верите в то, что Карло продал маленькую девочку Роберто Скуали?

– Certo . И Скуали – именно тот, кого тебе надо тщательно изучить, чтобы найти ниточку, которая приведет тебя от него к Карло.

– Но, Пьеро, то, что вы предлагаете… Простое сравнение фотографий показывает, что Карло, скорее всего, вообще ни при чем.

Глаза Фануччи сузились, но улыбка не исчезла:

– И ты так думаешь, потому что…

– Потому что на одной из фотографий этот человек, Скуали, стоит с открыткой, которая на следующем фото уже оказывается в руках девочки. Разве это не говорит о том, что именно он, а не Карло, вышел с девочкой с mercato в тот день, когда она исчезла?

– Ерунда, – ответил Фануччи. – Этот человек, Скуали… Как часто он появлялся на рынке, Торо ? Только один-единственный раз, именно в тот день? А Карло и девочка бывали там многие недели подряд, si ? Поэтому я говорю тебе – Карло знал этого мужчину. Карло знал, что ему надо, Карло видел девочку и придумал план, основываясь на поведении девочки, которое он, а не Роберто Скуали, тщательно изучил. Поэтому, друг мой, мы еще раз побеседуем с Карло. И узнаем от него о намерениях Скуали. До сего момента он никогда не упоминал имя Скуали при мне, но вот если я сам назову ему его… Aspetta, aspetta .

Сальваторе легко мог представить, что произойдет теперь, когда у Фануччи было имя, которое он хотел назвать Каспариа при следующем допросе. Прокурор вытащит его из тюрьмы, посадит в комнату для допросов и продержит Каспариа там без воды и пищи часов восемнадцать, или двадцать, или двадцать пять – ровно столько, сколько нужно, чтобы Карло «представил», как он и Роберто Скуали стали лучшими друзьями на почве похищения маленькой девочки. Причины этого похищения додумают уже на месте.

– Пьеро, ради Бога, – взмолился Сальваторе, – ведь в глубине души вы не верите, что Карло в этом замешан. А сейчас я пытаюсь объяснить вам это, со всеми этими подробностями о Роберто Скуали…

– Сальваторе, – сказал il Pubblico Ministero приятным голосом, – в душе я ничему такому не верю. Карло Каспариа признался. Он подписал признание без всякого принуждения. Уверяю тебя, что невиновные так не поступают. И Карло совсем не такой уж белый и пушистый.

Барбара сидела на утренней пятиминутке с головой, лопающейся от мыслей, однако умудрялась сохранять внимательное выражение лица, выслушивая бесконечное словоизвержение инспектора Стюарта. Она также смогла собраться с мыслями, когда он потребовал от нее рассказать, что было получено в результате вчерашних допросов. И неважно, что ей пришлось появиться в офисе после десяти вечера накануне, чтобы составить отчеты по всей форме и удовлетворить любопытство этого человека. По всей видимости, Стюарт все еще чувствовал себя охотником, идущим по ее следу.

«Извини, что пришлось огорчить тебя, приятель», – подумала Барбара, делая свой устный отчет. Но все-таки то, что она утерла нос Стюарту, мало ее порадовало. Поскольку сержант была полностью раздавлена тем, что услышала вчера от Дуэйна Доути в полицейском участке на Боу-роуд.

Khushi не давало ей спать все ночь. Khushi настаивало на том, чтобы она позвонила Таймулле Ажару в Италию и потребовала ответов на некоторые вопросы. Однако ее останавливало главное правило работы полицейского: не раскрывай карты в середине игры и никогда не показывай подозреваемому, что он действительно подозреваемый, когда он не думает о том, что является подозреваемым.

Однако самая мысль о том, что Ажар был подозреваемым, была для нее как кость в горле даже сейчас, во время утренней пятиминутки. Ведь Таймулла был прежде всего ее другом. Он был мужчиной, которого она довольно хорошо знала. Сама идея о том, что Ажар мог хладнокровно спланировать похищение своей собственной дочери, убивала ее. Что бы Барбара ни думала обо всем этом, те же аргументы, которые сержант приводила Дуэйну Доути, она приводила и самой себе: Ажар жил и работал в Лондоне, поэтому даже если бы ему удалось как-то организовать похищение дочери, как бы, черт возьми, он смог заполучить ее паспорт, а? Но даже если бы ему удалось каким-нибудь мистическим способом сделать ей второй паспорт и он бы вернулся с ней в Лондон, Анжелина Упман сделала бы то же самое, что уже делала , – явилась бы на его порог в компании с Лоренцо Мурой и потребовала бы назад своего ребенка.

И все-таки… Khushi . Барбара пыталась найти логическое объяснение тому, откуда Доути мог узнать детское прозвище Хадии. Она подумала, что Ажар мог мельком упомянуть его в разговоре или случайно назвать так Хадию. Но за все время, что Барбара знала его, она никогда не слышала, чтобы Таймулла употреблял это слово в разговоре с кем-нибудь, кроме самой девочки. Он никогда не называл ее так при других людях. Почему же он должен был назвать ее Khushi , когда говорил с Доути? Было очевидно, что Ажар никогда не сделал бы этого. Но тогда возникал вопрос: что же ей делать теперь, после всех обвинений Доути?