Гиллиан Флинн - Острые предметы

Вечером, ближе к ужину, я решила снова наведаться к семье Кин. Нужно было обязательно взять у них интервью: если это не получится, то Карри отстранит меня от работы. Сама бы я уехала из Уинд-Гапа без особых терзаний, но мне было необходимо доказать, что я справлюсь с задачей, особенно теперь, когда его вера в меня колеблется. Девушка, которая украшает себя резьбой, не будет первым кандидатом для выполнения трудных заданий.

Я проехала мимо того места, где нашли тело Натали. Там грустной кучкой лежали дары – те, что Эмма побрезговала своровать: три давно погасшие маленькие свечки среди дешевых цветов в оберточной бумаге. Рядом вяло покачивался на веревке сдувшийся воздушный шарик в форме сердца.

На подъездной дороге у дома Кин стоял красный кабриолет. В пассажирском кресле сидел брат Натали и разговаривал со светловолосой девушкой, почти такой же красивой, как он. Я остановилась за ними. Они украдкой взглянули на меня и стали делать вид, что не видят. Девушка оживленно засмеялась, поглаживая юноше затылок; на его темных волосах замелькали ее ногти, накрашенные красным лаком. Я быстро и неловко им кивнула, чего они наверняка не заметили, и прошла мимо, к двери дома.

Дверь отворила мать Натали. В доме за ее спиной было темно и тихо. Ее лицо было по-прежнему открытым; она меня не узнавала.

– Госпожа Кин, прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час, но мне очень нужно с вами поговорить.

– О Натали?

– Да. Можно войти?

Это был подлый ход: таким образом я намеревалась проникнуть в дом, не представившись. Карри говорит, что репортеры – точно вампиры: без приглашения они пройти к вам не могут, но если вы их впустили, то не выгоните, пока они всю кровушку из вас не высосут. Она открыла дверь.

– Как у вас приятно, прохладно! Спасибо, – сказала я. – Сегодня обещали плюс тридцать два, но мне кажется, на самом деле жарче.

– Я слышала, тридцать пять.

– Верю. Можно попросить у вас стакан воды? – Еще одна старая хитрость: если женщина окажет вам гостеприимство, то вряд ли вышвырнет вас за дверь. Еще лучше попросить бумажный носовой платок, будто у вас аллергия или насморк. Женщины любят сострадать. Как правило.

– Конечно. – Она молча посмотрела на меня, словно чувствуя, что должна знать, кто я, а спросить не решается. За последние дни к ней, наверное, пришло больше людей, чем за весь прошлый год: работники похоронного бюро, священники, полиция, медики, родственники…

Пока миссис Кин отошла на кухню, я осмотрелась по сторонам. Теперь, когда мебель расставили по местам, комната выглядела совершенно иначе. На столе, недалеко от меня, увидела фотографию детей Кин. Оба в джинсах и красных свитерах стояли, прислонившись к большому дубу. Он улыбался, так смущенно, словно делал что-то такое, о чем лучше не говорить. Натали была раза в два ниже его; ее лицо было решительно-серьезным, как с фотографии позапрошлого века.

– Как зовут вашего сына?

– Джон. Это очень милый, добрый мальчик. Я всегда им гордилась. В этом году он окончил школу.

– Значит, теперь выпускные экзамены сдают раньше. Мы-то учились до июня.

– Хм… Ну и хорошо, что каникулы теперь длиннее.

Я улыбнулась. Она улыбнулась в ответ. Я села и стала пить воду. Не могла вспомнить, что Карри советовал делать дальше, после того, как хитростью проберешься в чужой дом.

– Я ведь еще не представилась. Я Камилла Прикер, корреспондент «Чикаго дейли пост», помните? Мы на днях говорили с вами по телефону.

Улыбка стерлась с ее лица, челюсти напряглись.

– Надо было сразу это сказать.

– Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но все же можно задать вам несколько вопросов?

– Нельзя.

– Миссис Кин, мы хотим справедливости для вашей семьи, поэтому я к вам и пришла. Чем больше мы расскажем людям…

– Тем больше газет вы продадите. Как все это гадко, как мне все это надоело! В последний раз говорю: не приходите больше сюда. И не звоните. Мне совершенно нечего вам сказать. – Она встала и нависла надо мной. На ней были те же деревянные бусы с большим красным кулоном в виде сердца, который качался у меня перед глазами, будто гипнотический маятник. – Вы паразит! – зло выпалила она. – Вы мне отвратительны. Надеюсь, однажды вы поймете, как вы мерзки. Теперь, пожалуйста, уходите.

Она прошла за мной до двери, будто поверить не могла, что я уйду, и ей надо было видеть, как я переступаю порог. Потом захлопнула за мной дверь с такой силой, что звякнул дверной звонок.

Я стояла на крыльце, красная от стыда, представляя себе, что колье с сердцем было бы прекрасным элементом статьи, и тут увидела, что на меня смотрит девушка из красного кабриолета. Юноша куда-то ушел.

– Вы Камилла Прикер? – спросила она.

– Да.

– Я вас помню, – сказала девушка. – Когда вы жили здесь, я была маленькой, но мы все вас знали.

– Как вас зовут?

– Мередит Уилер. Вы, наверно, меня не помните, вы были старшеклассницей, а я – совсем еще мелюзгой.

Подруга Джона Кина. Фамилия была знакомой – это фамилия одной из маминых подруг, – но саму ее я не помнила. Ах, ну да, ей было лет шесть-семь, когда я отсюда уехала. Но я не удивилась, что меня она по мнит. Младшие девочки в Уинд-Гапе фанатично следили за жизнью старших; им всегда было любопытно, кто встречается с чемпионом по футболу, кто королева школьных балов, кто пользуется наибольшим успехом. Фаворитками менялись, как бейсбольными карточками. До сих пор помню Сиси Уят, которая была королевой школьных балов, когда я училась в средних классах. Помню, однажды она со мной поздоровалась, и потом я купила одиннадцать губных помад, пытаясь подобрать похожую на ту, которой в тот день были накрашены ее губы.

– Я вас помню, – соврала я. – Поверить не могу, что вы уже водите машину.

Она засмеялась, – видимо, мое внимание было ей лестно.

– Вы теперь репортер?

– Да, работаю в Чикаго.

– Я попрошу Джона, чтобы он с вами поговорил. До связи!

Мередит подкрасила губы и уехала. Видимо, довольная собой («До связи!») и совсем не думая об убитых десятилетних девочках, о которых пойдет разговор.

Я позвонила в главную скобяную лавку Уинд-Гапа – ту, рядом с которой была найдена Натали. На этот раз я не представилась, а сказала, что хочу сделать ремонт в ванной, может быть поменять плитку. Так, чтобы плавно перейти на тему убийств.

– Наверно, многие сейчас заботятся о безопасности своих домов, – предположила я.

– Это верно. За последние дни у нас купили много замков с цепями и двойными засовами, – сипло ответил хозяин магазина.

– Правда? И сколько же вы продали?

– Штук тридцать-сорок.

– И полагаю, как правило, их покупают семейные люди, особенно с детьми?

– Да. Есть ведь чего бояться. Страшно, конечно. Мы собираем пожертвование семье Натали, сколько сможем… – Он помолчал. – Пойдемте, я покажу вам образцы плитки.