Terry Salvini - Хрустальные Маски

Во всём царит порядок, всё на своём месте.

Лорелей же начинала чувствовать себя несколько неуютно, возникало ощущение, что она не дома . Она арендовала эту квартиру-лофт вместе с Джоном, но теперь Джон больше не заполнял квартиру своим присутствием, и Лорелей лофт перестал казаться своим. Они с Джоном делили расходы пополам, но сейчас ей придётся за всё платить самой, и она не была уверена, что может позволить себе оплачивать лофт, не черпая из доверительного фонда, который предоставил ей отец несколько лет назад, когда она начала жить самостоятельно.

Лорелей снова пообещала себе, что с того счёта не возьмёт ни доллара: хотела обойтись своими силами. Но для верности ей надо поменять квартиру, арендовать жильё поменьше в квартале подешевле. Но, прежде чем обращаться в агентство, надо точно знать, какой оборот примут их отношения с Джоном: Лорелей хотела дать ему время подумать и вернуться назад, чтобы в один прекрасный день не пожалеть, что не попыталась помириться; и чтобы дать своему ребёнку то, что ему причитается по праву: семью и любовь обоих родителей.

Бурчание в желудке объявило Лорелей, что надо бы перекусить, но она была так расстроена, что готовить ужин не хотелось. Будь дома Майра, она приготовила бы ей что-нибудь вкусное. Но не зная, что будет дома, когда она вернётся, и чтобы было время поразмышлять, что делать дальше, Лорелей предоставила Майре ещё один выходной.

Ей будет искренне очень жаль, если вдруг придётся просить Майру искать другую работу. Лорелей привязалась к работящей и изобретательной домработнице; она полностью доверяла ей, и отказать Майре от места станет большой утратой. Майра тоже как будто привязалась к Лорелей: часто говорила, что никогда с ней не обходились так хорошо, как в доме Лорелей, и что ей хотелось бы никогда не расставаться с работодательницей. Бедная Майра!

Лорелей положила руку себе на живот. И засмеялась визгливым, нестройным, нервным смехом; смеялась, пока смех не перешёл в плачь – и она выплакала напряжение последних дней и впала в умственное отупение.

Резкое дзинь сотового телефона напомнил, что мобильник надо зарядить. Лорелей натужно поднялась, взяла телефон и подключила к сети; потом постаралась заснуть, но не смогла.

Тогда решила позвонить Хансу; ей нужно было услышать родной голос. Так бывало каждый раз, когда у неё падало настроение, в отличие от Джона, который, наоборот, замыкался в себе как ёж.

Джон… только о нем и мысли!

Она нервно набрала номер.

— Лорелей, как дела? Повеселилась в Париже? – спросил брат.

— Ну конечно, повеселилась… – на последнем слоге голос дрогнул, Лорелей прокашлялась.

— Ты уверена, что всё нормально?

— Я только что проснулась и ещё не совсем очухалась. У вас с Эстер как идут дела?

— Хорошо. Я ещё на работе, а она у мамы.

— Кстати, об Эстер: знаешь, я в Париже встретила одного типа, – Лорелей заколебалась: так ли важно рассказывать об этом? Может, не надо, но почему бы и не рассказать. – И понимаешь, этот тип, которого я встретила, я поначалу приняла его за Джека, за брата Эстер.

На другом конце провода замолчали.

— Ханс, слышишь меня?

— Слышу.

— Извини, считай, что я тебе ничего не говорила.

— Брось извиняться, скажи лучше, что это за тип?

— Я познакомилась с ним, когда попала в больницу и… – она запнулась. Чёрт подери! Не хотела говорить брату, что упала.

— Ты о чём? Что случилось?

— Да ничего страшного. Я отлично себя чувствую, правда, – она убрала за ухо прядь волос, чтобы слышать лучше.

— Говори правду! – резко отозвался Ханс.

Когда у него в голосе появлялись такие нотки, означало, что он не отступит, пока не получит убедительного ответа.

— Да я оступилась на лестнице в гостинице в Париже, но, к счастью, ничего страшного: всего лишь опухло колено да несколько швов на голове.

— Я заскочу к тебе.

— Не сейчас. Мне ещё надо прийти в себя от поездки.

Не хватало только, чтобы пришёл Ханс: он сразу заметит, что Джона нет.

— Тогда приеду попозже, и у тебя будет время отдохнуть.

— Мне надо посидеть немножко спокойно. Не настаивай! И предупреждаю: если всё равно приедешь, не открою.

Они помолчали.

— Ну ладно, но на неделе увидимся, договорились?

— Только давай так, я сама к тебе приеду, всё равно частенько бываю в вашем квартале. Вот и с Эстер повидаюсь.

— Она наверняка будет рада. А теперь расскажи-ка про того типа: в больнице, говоришь, встретила. Он что, врач?

— Это он меня и зашил. И повторяю: этот тип прямо вылитый Джек с бородой; но когда он заговорил, я подумала, что это не может быть Джек: по-английски говорит с акцентом, не то, что Джек, и интонация французская. А к тому же персонал обращался к нему «доктор Жак Легран». Поэтому ясно, что это не может быть твой шурин. Смотрел на меня, будто в первый раз видит.

— Ну да, странные бывают случаи в жизни…

Лорелей показалось, что в голосе брата послышалось не только недоумение, но и некоторое беспокойство.

— Вот и я так подумала.

— Будь добра, не рассказывай Эстер то, что ты мне сейчас сказала. Ей понадобилось много времени, чтобы смириться с исчезновением единственного оставшегося из её семьи человека.

— Да нет, конечно! Не беспокойся.

— А Джон как?

— Хорошо, гораздо лучше меня. Он сейчас на работе, – в этом Лорелей была уверена.

— Передай ему привет от меня. Извини, мне надо идти: у меня собрание через несколько минут. Скажи и маме, что ты дома, и постарайся отдохнуть.

Ещё немного отдыха, а чтобы ходить как прежде, ей нужно бы пройти физиотерапию, подумала Лорелей и фыркнула.

— Но завтра надо идти в контору, а то Килмер меня и вправду уволит.

— Не поддавайся ему, не робей. На неделе встретимся.

Сонни закрыл пианино и бросил листок с нотами и карандаш на крышку; новое сочинение требовало большой сосредоточенности, а как раз её-то в последние дни и не хватало.

Он поднялся со банкетки, вышел из студии, открыл балконную дверь в гостиной и шагнул в сад: ему нужен был свежий воздух, чтобы встряхнуться.

С того дня, как встретился с Лорелей второй раз, на катке, он часто думал о ней и, сколько бы ни старался погрузиться в работу, ему никак не удавалось выбросить из головы её прекрасный лик северной красавицы и ночь, которую они провели вместе. Ему и раньше случалось заполучить женщину на одну лишь ночь и после этой ночи больше не вспоминать о ней, непонятно, отчего с Лорелей вышло по-иному, думал он; послышался стук каблуков.

Сонни увидел гувернантку, женщину средних лет с исхудалым лицом, она подошла, размахивая тёмно-серой курткой.

— Господин Маршалл, на улице холодно! Вот, наденьте пиджак, – сказала она, как только подошла достаточно близко, и подала куртку.