Кэрол Дуглас - Новый скандал в Богемии

– Да, конечно; это муж той миниатюрной дамы, императрицы Марии Федоровны.

– А еще он отец – и не только царственных наследников и наследниц.

– Ты же знаешь, что я не понимаю твоих завуалированных намеков, Ирен, – разозлилась я. – Скажи прямо, что ты имеешь в виду.

– Ладно, сама напросилась. Поддельный король Богемии был вылитый Вилли, потому что связан с ним родством, как сам Вилли связан родством с русской царской фамилией. Он байстрюк царя Александра.

– Байстрюк? Какое необычное выражение.

– Не такое уж необычное, если мы говорим о королевских связях. – Ирен отложила пудреницу и прямо посмотрела на меня через зеркало. – Это один из немногих случаев, когда я могу говорить с полной уверенностью, Нелл: самозванец – ублюдок Александра Третьего. И ублюдок в полном смысле слова, – проговорила она с шокирующим удовольствием, будто титулуя настоящего короля Богемии этим грубым эпитетом. – Его зовут Рудольф, а дальше непроизносимая русская фамилия. Подумать только, Рудольф! Звучит так, словно он сбежал со страниц либретто какой-нибудь венской оперетты, не правда ли? Очаровательно! Эту проделку я считаю одной из самых захватывающих в своей жизни, но я рада, что мне удалось раскланяться до ее развязки. Политика – это так… утомительно. Не сомневаюсь, что мистер Холмс и его соратники из Министерства иностранных дел до сих пор вытягивают всякую скучную информацию об имперских амбициях царя из бедного, всеми преданного Рудольфа.

– Не понимаю, почему ты полагаешь, что настолько хорошо осведомлена о делах мистера Холмса.

Ирен помахала руками в бесшабашной манере, которую могут освоить только истинные служительницы сцены:

– Я артистка, Нелл. Я использую воображение. Кстати, очень рекомендую это упражнение, – многозначительно добавила она.

Я откинулась на спинку маленького металлического стула, предназначенного для гостей, которым не полагается задерживаться надолго:

– Все сложилось весьма выгодным для тебя образом.

– Да, это правда, – ответила моя подруга с предельным удовлетворением в голосе.

– Королева в восторге от своего нового обходительного короля.

– Так и должно быть. – По лицу Ирен пробежала тень сожаления. – Мне никогда не приходило в голову, что стоит запереть Вилли в подземелье на пару месяцев, и он станет совершенно податливым. Тут, надо отдать должное Татьяне, она меня обошла.

– Она упрятала короля в темницу не для того, чтобы поправить его характер! Она сохраняла ему жизнь, чтобы держать самозванца на поводке, и это было крайне необходимо, учитывая, насколько тот ревнив.

– Какая ты проницательная, Нелл! А я-то гадала, почему они сразу не убили Вилли. – Ирен отвернулась от зеркала в порыве энтузиазма. – Какая чудесная оперетта вышла бы из этой истории! В ней чего только нет – и два короля, и королева с разбитым сердцем, и ревнивая любовница, и дуэль, и сцена на кладбище, и иностранные заговоры, и известный детектив.

– Под последним ты имеешь в виду Шерлока Холмса или себя?

– Я еще не решила, – ухмыльнулась она. – Ему можно воздать должное за поимку самозванца, но это я воскресила истинного короля, что позволило мистеру Холмсу схватить поддельного.

– За свои заслуги ты получишь не больше общественного признания, чем в случае с раскрытием убийства отца Вилли, – предупредила я.

Примадонна позволила себе надуть губы – просто потому, что эта гримаса очень ей шла.

– Богемское королевство ужасно неблагодарное, Нелл, как и любые другие королевства. Впрочем, у нас вообще часто не отдают должное блестящим специалистам – в любых областях.

– Получить выкуп с короля в виде неизвестных работ старых мастеров – как-то не похоже на «не отдают должное», Ирен, – сварливо заметила я.

Моя подруга пожала плечами:

– Они томились бы там, всеми забытые, как и столетия до того. Кстати, я должна похвалить тебя за то, что ты не завопила об истинной ценности картин, которые я попросила. Похоже, ты делаешь гигантские шаги к практическому взгляду на вещи.

– К воровству, ты хочешь сказать! – воскликнула я, но тут же добавила: – По крайней мере, ты устроила так, чтобы ту несчастную девочку освободили, хоть она и была убийцей.

Ирен улыбнулась и нанесла на щеки румяна белой кроличьей лапкой:

– О да! Меня это очень радует. Даже убийцы заслуживают публичного слушанья. И Вилли, как и я, прекрасно знал, что она просто сделала то, что ей велели, не осознавая возможных последствий.

– Роль, которую при тебе обычно выполняю я. – Мне не удалось скрыть горечь. – Очень надеюсь, что на Небесах мне за это будет смягчено наказание.

– Уверена, что ты попадешь прямиком к вратам рая, Нелл, причем без всякой моей помощи. Я тебе буду махать рукой… снизу.

– Подозреваю, вскоре окажется, что райскому хору как раз не хватает одного контральто и тебя переведут по чисто техническим причинам. Тебе, Ирен, всегда удается избежать любой катастрофы, несмотря на твое горячее желание с ней встретиться.

– Не всегда. – Ее лицо омрачилось. – Годфри не знает, как опасна на самом деле была дуэль и с кем он в действительности стрелялся. С Татьяны станется ранить или похитить его, просто чтобы он принадлежал только ей. И она может пойти ради этого на все.

Я беспокойно заерзала на стуле:

– Не понимаю, Ирен. Вы с Годфри женаты. Более того, Годфри никогда не отвечал на ее заигрывания. Зачем ей упорствовать?

– А зачем король преследовал меня, хотя было очевидно, что я от него сбежала? Эти имперские личности ни в ком не признают суверенитета, даже в тех – и, наверное, особенно в тех, – кого они решили полюбить. Тот варварский образ Татьяны, что ты нарисовала, – знаешь, кого он напоминает? Саломею, которая так желала обладать объектом своей любви, что вместо этого уничтожила его [36]. Настоящая любовь, Нелл, – это не слепое обладание, это освобождение.

– Ирен, твоя мысль очень глубока – и крайне нравственна.

– Благодарю, – сказала моя подруга и легонько поклонилась.

– Но ты никогда не видела образ, который я нарисовала.

– Мне и не нужно; я знаю, где мадам Татьяна черпает свое вдохновение. Не сомневаюсь, что она, станцевав эту роль однажды, захочет повторить все снова.

– Ты не… Годфри имеешь в виду?

Ирен на мгновение замолчала, а потом сурово произнесла:

– Она не забудет. И я тоже.

– Как ужасно! Мне хотелось бы думать, что любовь облагораживает и освобождает, но столь немногие испытывают именно такую ее разновидность. И в этом случае я счастлива оставаться старой девой.

Ирен улыбалась себе в зеркало какой-то хитрой улыбкой и прятала от меня взгляд. Я встряхнула юбки, собираясь удалиться, но тут в дверь кто-то постучал.

– Да? – сказала Ирен, и даже одно это слово из ее уст звучало мелодичным приглашением.