Кэрол Дуглас - Черная часовня

– Столкновение судов, – задумчиво произнесла Ирен. – Полагаю, бедняжка искала сочувствия.

– Но ей не верили, и правильно делали. Ночью двадцать девятого сентября ее видели много раз, и всегда с мужчиной, которого, впрочем, описывают по-разному. Говорят, что он был одет во фрак.

– Фрак, – повторила я, желая подчеркнуть, что очень немногие подозреваемые в этих убийствах так хорошо одеты.

– Именно. Ее нашли в час ночи на Бернер-стрит с перерезанным горлом, но в остальном тело не было изуродовано. Кэтрин Эддоус, которую обнаружили через сорок пять минут после Долговязой Лиз, повезло меньше. Она была сорока шести лет, ростом пять футов. Вечером двадцать седьмого сентября она была арестована за пьянство, но снова отпущена в час ночи. Тюремщику она назвалась фальшивым именем Мэри Энн Келли. Она вышла из тюрьмы как раз в тот момент, когда было обнаружено тело Элизабет Страйд. Саму ее нашли спустя сорок пять минут с перерезанным горлом, задранной юбкой и выпущенными внутренностями.

Я поморщилась, слушая сухое описание Элизабет, похожее на полицейский отчет, лишенный цветастых выражений, с помощью которых живописали происходящее газеты.

– Сначала Потрошителя прервали, – предположила Ирен, – но потом он отыгрался на второй жертве.

– Так же решила и полиция, – ответила Элизабет. – Тогда же, около трех часов утра, была обнаружена антисемитская надпись на стене дома по Гоулстон-стрит «Эти ивреи – это такие люди, что не будут обвиненными зазря». По крайней мере, говорят, что слова были именно такими. Уже через два с половиной часа надпись была смыта по приказу сэра Уоррена [58].

– Он опасался антисемитских волнений?

– Возможно. Слово «евреи» было написано с крайне маловероятной ошибкой, даже если надпись сделана малограмотным. Тот, кто ненавидит ближнего из-за его расы, обычно знает, по крайней мере, как пишется ненавистное имя. Возможно, послание вовсе не относилось к еврейскому вопросу?

– Он порезал ей лицо. Эддоус. – Голос Элизабет дрогнул в первый раз. – Кэтрин. Отрезал ей веки и кончик носа. Больше пресса ничего не сообщала, но ходили слухи о том, что из всех тел это было изуродовано сильнее всего.

– Как странно, – заметила Ирен. – Будто рассечение тела на куски для убийцы было своего рода достижением.

– Это было самое сильно изуродованное тело до Мэри Келли, – вставила я. – Я имею в виду настоящую Келли, Мэри Джейн, а не Мэри Энн, которой назвалась Эддоус.

Ирен заинтересовалась моим замечанием:

– Почти идентичные имена и одинаковые фамилии, связанные с двумя разными женщинами – жертвами одного и того же убийцы. Случайное совпадение?

– Не знаю, – сказала Элизабет. – Газеты и читатели говорили только о смертях этих женщин. Меня же больше интересовали детали жизни несчастных, а не их жуткая кончина.

– Так что там насчет настоящей Мэри Джейн Келли?

– Иногда называла себя Мари Жаннетт Келли, – отозвалась Элизабет. – Она хвасталась тем, что в прошлом году один богатый клиент возил ее в Париж.

Услышав это, Ирен нахмурилась. Слово «Париж», употребленное в любой связи с делом Джека-потрошителя, действовало на нее похлеще красной тряпки на быка.

– Ее первый муж погиб при взрыве на чугунолитейном заводе, – продолжала тем временем Элизабет. – Мужчина, с которым она сожительствовала в Уайтчепеле, Джозеф Барнетт, не хотел, чтобы она занималась проституцией, но они задолжали тридцать шиллингов за однокомнатную лачугу, которую снимали в Миллерс-корт, а он при этом не работал. Что еще ей оставалось делать?

Мари Жаннетт, она же Мэри Джейн, была хорошенькой женщиной двадцати пяти лет, блондинкой с голубыми глазами. – Голос Элизабет снова дрогнул, словно она могла видеть жертву своим мысленным взором и ее молодость тронула американку. – Стройная девушка, ростом в пять футов и семь дюймов, она была выше большинства мужчин, подозреваемых в убийствах, за исключением одного высокого джентльмена, которого видели в компании Лиз Страйд.

Двое слышали в четыре утра крики: «Убивают!» – оттуда, где находилась ее комната, но при этом несколько свидетелей видели ее между восемью и десятью часами следующего утра. Агент арендодателя пришел за просроченным платежом в десять сорок пять утра, заглянул в окно комнатки и с воплями убежал, в ужасе от того, что он впоследствии описал как «дело рук не человека, но самого дьявола».

Мэри Джейн Келли освежевали, изувечили, выпотрошили и расчленили, – закончила Элизабет.

Мы все замолчали на некоторое время, представляя себе крошечную комнатку, забрызганную кровью и ошметками внутренностей.

– Они не страдали, – прервала молчание Ирен. – Хоть это нам известно.

Элизабет побледнела и вдруг разразилась страстной речью:

– Да разве может кто-нибудь понять, как страдали эти женщины, даже до Джека-потрошителя? Все, чего они хотели, – заработать пару пенсов, чтобы было где провести ночь. «Колыбельки», вот как они их называли, – отвратительные грязные койки, стоящие рядами в дешевых ночлежках. Большинство из этих женщин овдовели, или были вышвырнуты из дома мужьями, или же сами сбежали от постоянных побоев. Они не заслужили того, чтобы их последним клиентом оказался убийца.

Я молчала, вспоминая короткие, но полные отчаяния часы, когда я сама лишилась крова после несправедливого увольнения из лондонского универмага много лет назад. Если бы мне не повстречалась Ирен… вернее, если бы Ирен не увидела моего бедственного положения и не спасла меня… И все-таки мысль о том, что жертвы продавали себя, была мне противна.

– Клиентом! – повторила я с презрением. – Вы так говорите, будто эти несчастные занимались почтенным делом.

– Почтенным – нет, – ответила Элизабет, – но неизбежным, учитывая их жизненные обстоятельства. Дерзкий Джеки не имел права «охотиться на шлюх», если это действительно он написал те записки, опубликованные в газетах [59]. Чем он был лучше своих жертв?

– А почему вы считаете, – перебила Ирен, – что Потрошитель не был автором тех писем?

– Потому что иное бессмысленно, – твердо сказала Элизабет. – В газеты вечно пишут всякие выскочки, чтобы взять на себя ответственность то за одно, то за другое. Во всяком случае в Штатах. – Она быстро заморгала и снова уставилась в свои записи.

– Интересное наблюдение, – произнесла примадонна, – потому как если письма являются подделками, значит, б́ольшая часть того, что мы знаем о Джеке-потрошителе, – неправда. – Она откинулась назад и посмотрела на нас, словно гувернантка на своих учениц. – Итак, давайте обобщим все, что было прочитано вами об убийце.

Мы с Элизабет обе начали говорить одновременно, запнулись, посмотрели друг на друга и снова заговорили вместе.