Лилиан Браун - Кот, который проходил сквозь стены (сборник)

Журналист неловко заерзал, пытаясь найти тактичный выход из положения, но мягкое кресло оказалось ловушкой.

– Очень интересная ладонь, – произнесла миссис Кобб, надевая очки.

Она гладила его руку и наклонялась все ниже, рассматривая линии, но вдруг комнату наполнили визг и резкие крики. Это Коко кинулся на Юм-Юм со зверским рычанием. Кошка завопила и начала отбиваться. Парочка каталась по полу, сцепившись в один злобный клубок.

Миссис Кобб вскочила:

– О боже! Они же убьют друг друга!

Квиллер закричал, захлопал ладонью по здоровому колену, потом с трудом встал и звонко шлепнул попавшего под руку кота по мягкому месту. Коко злобно взвыл, и Юм-Юм удалось вырваться. Но Коко тут же снова погнался за ней. Юм-Юм перелетела через письменный стол, обежала кресло, бросилась под чайный столик, однако преследователь не отставал. Они носились и носились по комнате под грозный крик Квиллера и верещание миссис Кобб. На четвертом круге гонок кошечка нырнула под чайный столик, а кот, не рассчитав, проехал по нему сверху. Журналисту удалось спасти кофейник, но поднос со сливками и сахаром опрокинулся на пол.

– Ковер! – вскричала хозяйка. – Берите тряпку, быстро! Я сейчас принесу швабру.

Она выбежала из комнаты, а из салуна «Развяжись пупок» примчались испуганные антиквары.

– В чем дело? Кого здесь убивают?

– Просто семейная сцена, – кивнул Квиллер на котов.

Коко и Юм-Юм как ни в чем не бывало сидели в кресле. Юм-Юм выглядела вполне умиротворенной и спокойной; Коко нежно вылизывал ее мордочку.

Этой ночью Кобб снова храпел. Квиллер проснулся в три часа от боли в колене, выпил таблетку аспирина и лежал под приглушенный рокот из-за стены. Жаль, что у него нет льда. Жаль, что он вообще переехал в Хламтаун. Здешние жители подвержены несчастным случаям, и это, похоже, заразно. Зачем он заплатил за месяц вперед? Неважно, он пробудет тут, пока не закончит материал для «Прибоя», а потом съедет, взяв себе на заметку: бойся хозяек, домашние пироги приносящих. Да, это было бы разумно – сосредоточиться на статьях и перестать совать нос в дела покойного антиквара.

Тут в усах Квиллера по-знакомому защекотало, и он заспорил сам с собой:

– Но ты должен признать: в плане мастерской Энди что-то не сходится.

– Значит, его убили. Значит, это был грабитель. Попытка ограбления.

– Грабитель ударил бы его по голове и убежал. Нет, весь этот спектакль выглядит заранее отрепетированным. Отрепетированным, я говорю. Слышишь?

– Забудь и думать о бывшем актере. Это безвредный старый чудак, который любит животных. Коко сразу проникся к нему симпатией.

– Но не забывай, как с крыши в самый подходящий момент обрушился снег. Любая из сосулек могла раскроить тебе череп. Что касается Коко, он бывает крайне субъективным. Он отверг миссис Кобб просто потому, что она с ним сюсюкала.

– И все-таки интересно, как Айрис повредила спину два месяца назад.

– Ты хватаешься за соломинку! Миссис Кобб – не тот человек. Тут нужен кто-нибудь вроде мисс Дакворт – холодный как лед, целеустремленный, чрезвычайно одаренный…

– Здесь ты не прав. Мэри не так уж холодна. К тому же у нее не было мотива.

– Разве? Она ведь поссорилась с Энди. Кто знает, насколько серьезно?

– Несомненно, они поссорились из-за другой женщины – и все-таки мотива для убийства нет, раз Мэри любила его.

– Возможно, он грозился сделать что-то чрезвычайно неприятное для Драконихи.

– Но Мэри утверждает, что он был добрым и заботливым.

– К тому же догматичным и нетерпимым. Возможно, он опять «выполнял свой долг». Такая личность – классический тип негодяя.

– Когда ты наконец заснешь и дашь мне заснуть?

В конце концов Квиллеру удалось задремать. Утром его разбудили голодные коты, игравшие на кровати в «классики» и чудом избегавшие приземлений на его больное колено. У котов есть какое-то шестое чувство, заметил он, не дающее причинить боль людям, которые им нравятся. За это он подал животным прекрасный завтрак из консервированных крабов.

Журналист прикладывал к колену холодные мокрые полотенца, когда раздался стук в дверь. Квиллер раздраженно вздохнул и, превозмогая боль, встал.

За дверью стояла Айрис Кобб в шляпе и пальто и держала в руках тарелку.

– Я иду в церковь, – сообщила она. – Не хотите ли булочек с клюквой? Я поднялась рано и испекла их. Не могла спать.

– Спасибо, – ответил Квиллер, – но боюсь, вы меня перекормите.

– Как выглядит ковер? От сливок остались пятна?

– Выглядит неплохо, но, если вы хотите отдать его в химчистку, я заплачу.

– Как ваше колено? Лучше?

– Такие ушибы всегда больше болят по утрам. Я пробую ставить холодные компрессы.

– Может, поужинаете с нами около семи? Тогда вам не нужно будет выходить из дома… Си-Си расскажет что-нибудь интересное про Хламтаун, – добавила она, заметив нерешительность Квиллера. – У нас будет тушеное мясо с пюре – ничего особенного.

Просто картофель, взбитый со сметаной и укропом. И салат с заправкой из рокфора. А на десерт – шоколадный кекс.

– Хорошо. Я приду, – сказал Квиллер.

Он оделся и поковылял в аптеку-закусочную, поскольку не мог прожить без воскресных газет. У стойки он с трудом проглотил два крутых яйца, которые, впрочем, предлагались как приготовленные всмятку, и заработал несварение желудка, прочитав новую колонку Джека Джонти. Этот Джонти, будучи моложе Квиллера в два раза, имел наглость с дельфийских высот своего юношеского невежества написать статью, претендующую на остроумие и мудрость.

Весь оставшийся день журналист лечил больное колено и стучал на искалеченной машинке, и его страдания смягчал свойственный котам инстинкт Флоренс Найтингел [7]: каждый раз, когда Квиллер садился, Юм-Юм вспрыгивала к нему на колени, а Коко ходил вокруг с озабоченным видом, тихо мяукал и, едва встретив взгляд Квиллера, начинал мурлыкать.

К семи часам запах говядины, тушенной с чесноком и сельдереем, выманил постояльца из комнаты.

Си-Си, голый до пояса и босой, сидел с банкой пива в руке, перекинув ногу через подлокотник кресла. Он что-то проворчал, увидев гостя, – более благодушно, чем ожидал Квиллер, – а миссис Кобб радостно посмотрела на жильца и усадила его во внушительное кресло с подголовником.

– Эпоха Карла Второго, – сказала она. – Лучшее, что у нас есть.

Потом пришел черед демонстрации других сокровищ. Квиллер сдержанно восхищался: вот чучело совы, вот деревянный орел с разинутым, ярко-красным изнутри клювом (вероятно, ангина), вот портрет младенца с обрюзгшим лицом сорокалетнего пьяницы (масло) и аптекарский стол с двумя дюжинами крошечных ящичков, не нужных никому, кроме аптекаря.