Кэрол Дуглас - Танец паука

– Ага! Торговец! Мы с тобой виделись у особняка Вандербильтов. Тебе чё надо, парень? Я закончил на сегодня, вот, пропиваю барыш.

– Мне нужно безопасное место, где залечь на дно. У меня тут человек при смерти, надо за ним присмотреть.

– Вот как, значит. – Он пронзительно присвистнул над пенной шапкой в кружке. – А почему я должен тебе помогать?

Я показал ему, почему.

– Чертовски патриотично! У меня в карманах никогда еще не гнездился золотой орел. Что ж, ни у кого из нас нет места, которое мы могли бы назвать собственным, только улицы да аллеи. А вот у Матушки Хаббард оно есть. Есть у нее квартирка, если, конечно, у тебя имеются деньжата за нее заплатить. В трущобах, там, куда щеголи разве только за шалавами ходят.

Я помахал перед его носом десятидолларовой купюрой, и вскоре мы уже катили по темным улицам: он тянул мою тележку, а я толкал ее сзади. Денег за постой запросили как с королей, но Вандербильты могли позволить себе такие траты, а дело не терпело отлагательств.

Кстати, Уотсон ошибается: у меня есть сердце, и оно отчаянно сочувствовало раненому, оказавшемуся на моем попечении. Моему свидетелю. Только бы он выжил.

Там, куда мы пришли, невыносимо несло пивом и мочой, не слабее чем в любой ночлежке или опиумном притоне Уайтчепела. Я бы не отказался от успокаивающего семипроцентного раствора, но только не здесь, где от меня ничего не зависело.

Матушка Хаббард внимательно посмотрела на меня, потом признала и затребовала пять долларов. Я почувствовал себя персонажем из романов Диккенса, но заплатил.

Меня проводили в отгороженный уголок, где лежало скомканное одеяло. На него я и положил своего подопечного, напоив его дешевым виски, чтобы облегчить страдания, и накормив дешевым хлебом, чтобы поддержать силы.

Давненько я не скрывался на самом дне. Это напомнило мне, как я прятался на Гримпенских болотах, только тогда я не вызывал ни у кого подозрений. Сейчас же я находился в центре крупного города, и это место по-своему было таким же диким, как и любое болото Англии.

Раненый бредил в забытьи. Я слышал, как он говорил о гигантских пауках, ультрамонтанах и горячем металле. И мне почудилось, что я перенесся в жестокие времена инквизиции.

Распятие.

Варварская, языческая идея. Это часть древней истории, и все же она имеет отношение к делу Вандербильта. Я перевязал несчастному раны, жалея, что рядом нет Уотсона, который мог бы определить, насколько они серьезны.

Бедный юноша схватил меня за лацкан куртки своей искалеченной рукой и стал благодарить. Но ведь я ничего для него не сделал. От меня по-прежнему ускользает суть происходящего; его страдания для меня как пощечина. Да, я спас беднягу от дальнейших мучений, но пока я во всем не разобрался, это ничего не значит.

Он бредил, говорил на неизвестных языках. Испанский. Французский, который я знаю. Наконец он произнес имя. Имя, которое мне настолько хорошо известно, что кровь застыла у меня в жилах. Ирен. Эта женщина. Я позаботился о том, чтобы она держалась как можно дальше от моего расследования дела Вандербильта, а теперь я слышу ее имя от второй жертвы этого таинственного заговора. Без сомнений, она является конечной целью безжалостных злодеев.

– Ирен Нортон, – бормочет раненый. Затем срывается на крик: – Нет! Нет! Нет!

Из дневника Нелли Блай

Разумеется, я пригласила Квентина Стенхоупа пообедать в «Дельмонико».

Он поежился, без сомнения припоминая ту катастрофу, что разразилась в последний раз, когда мы сидели в этом ресторане.

Он хорошенько запомнил ту неловкую ситуацию. А человека, который чувствует себя не в своей тарелке, легко заставить делать то, что я хочу, даже если это самоуверенный англичанин.

В какой-то момент в голову пришла дикая мысль подключить к моему расследованию Шерлока Холмса… но он не связан, как Квентин, ограничениями джентльменского поведения, и в отличие от Стенхоупа вполне способен грубо обойтись с дамой. Только к одной женщине он относится с несвойственным ему терпением, и речь не обо мне.

Иногда я на короткое время задумываюсь, чем там заняты Ирен и Нелл, ее верный оруженосец. Определенно ничем столь же интересным, скандальным и пугающим, как дело о коттедже Нолл. Наконец-то я смогу использовать информацию о мадам Рестелл, которую по крупицам собирала весь прошлый месяц.

У изобретательного репортера ничего не пропадает.

По моей просьбе метрдотель в «Дельмонико» усадил нас с Квентином в огороженную часть веранды на улице, чтобы нас не видели все посетители.

– Может, пообедаем внутри? – со своим английским акцентом спросил Квентин, когда нас провели к столику. При этом мой спутник нахмурился, что делало его божественно привлекательным. – На улице чудовищно жарко!

– Ты сумел пережить еще более чудовищную жару Индии, – заметила я, – а мне нравится ветерок.

Он нахмурился еще сильнее, поскольку никакого ветерка не наблюдалось.

– Ты сказала, что хочешь проконсультироваться со мной по одному делу, – напомнил он, как только нас усадили.

– Попридержи коней, дорогой Квентин. Мы даже меню еще не прочли. Вредно в такой жаркий день сразу же набрасываться на главное блюдо.

Я заказала чай со льдом, а Стенхоуп – лимонад безо льда. Британцы не признают лед, кроме как в своих манерах. Манеры Квентина в общении со мной и впрямь становились холодными, если не ледяными.

– Наша встреча попахивает попыткой подкупа, – проворчал он. – Ты же знаешь, что я не могу позволить тебе разоблачить Потрошителя.

– А что, тебя можно подкупить обедом в «Дельмонико»?

– По твоей задумке, это ведь не просто обед?

– Что ж, Квентин, уж не хочешь ли ты сказать, что я стану… соблазнять тебя, лишь бы заполучить сюжет?

Неяркий румянец на загорелой коже был еще более привлекателен. Возможно, мне стоило бы прибегнуть к соблазнению ради сенсации, хоть раньше я такого и не практиковала. Глупышка Нелл вряд ли ведет себя неблагоразумно с предметом своих девичьих грез…

– Я вынужден обходиться с тобой вежливо, – рявкнул он резко, как мог бы рявкнуть Шерлок Холмс, – но ты ошибаешься, если думаешь, что лайковые перчатки помешают мне воспользоваться железными кулаками. Ты относишься к делам государственной важности как к шутке или, даже хуже, как к зерну для персональной мельницы славы. Это не по мне.

– Боже, от жары ты стал таким раздражительным! – Я отбросила любезность и перегнулась через стол. – Послушай, Квентин. Я расследую весьма пикантное дело. Здешнее. Случившееся в старой доброй Америке. Если у меня будет эта история и ты мне поспособствуешь, то сможешь сохранить мерзкого Потрошителя и все эти иностранные географические названия в секрете. Моя история потрясет Нью-Йорк и всю страну!