Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)

– Кто его убил?

– Вы меня об этом спрашиваете?

– У кого были причины его убить?

– Не знаю. Возможно, у жены?

– К чему жене его убивать?

– Потому что она стерва. Если бы ей стало известно, что он водит ее за нос целых два года, что он завел себе подружку…

– А ты знаком с его подружкой?

– Луи мне ее не представил, но много о ней рассказывал, и как-то раз я видел ее издалека. Он ее очень любил. Такие мужчины всегда нуждаются в тепле, в участии. Да мы все такие, не правда ли? У меня есть Франсуаза. Должно быть, у вас тоже кто-то есть. Они отлично ладили. Ходили в кино или болтали в кафе.

– Она была в курсе ваших делишек?

– Конечно, нет.

– А кто о них знал?

– Прежде всего, я.

– Это очевидно!

– Возможно, дочь. Луи очень переживал за нее, утверждал, что со временем она станет похожа на мать. Моника постоянно требовала у отца денег.

– Ты когда-нибудь был на улице Ангулем?

– Никогда.

– Но ты знаешь, в каком доме жил месье Луи?

– Он мне его показывал.

– Почему ты туда не заходил?

– Я не хотел доставлять ему хлопот. Хозяйка комнаты считала Луи серьезным человеком. Если бы она меня увидела…

– А если бы я сказал тебе, что мы обнаружили отпечатки твоих пальцев в его комнате?

– Я бы ответил, что эксперты ни черта не понимают в своем ремесле.

Шрамек выглядел совершенно спокойным. Он продолжал исполнять свой номер, время от времени поглядывая на бутылку.

– Кто еще знал об ограблениях?

– Слушайте, месье комиссар, я никогда в жизни не лез в чужие дела.

– Ты предпочитаешь, чтобы тебя обвинили в убийстве?

– Это было бы несправедливо.

– Так кто же еще знал?

– Приятель девушки. И я бы не стал ручаться, что он невиновен. Я уж и не знаю, то ли его уговорила Моника, то ли он решился на это сам, но после обеда он постоянно шпионил за Луи. Два раза заявлялся к нему в комнату, чтобы потребовать денег. Луи жутко боялся, что мальчишка поговорит с его женой или пошлет ей анонимное письмо.

– Ты с ним знаком?

– Нет. Я знаю, что он совсем зеленый и что по утрам работает в книжном магазине. В последнее время Луи все время ждал катастрофы. Он утверждал, что это не может длиться вечно, что скоро жена узнает всю правду.

– Он рассказывал тебе о свояках?

– Частенько. Ему всегда ставили их в пример. Объясняли, что Луи ни на что не годный неудачник, тряпка, а не мужчина, ничтожество, что ему лучше вовсе не следовало заводить семью, чем позволять ей прозябать почти в нищете. Я страшно расстроился.

– Когда?

– Когда прочитал в газете, что он умер. Я ведь был совсем недалеко, когда все это случилось. Фернан может вам подтвердить: я как раз допивал свой стаканчик за стойкой бара.

– У Луи имелись при себе деньги?

– Я не знаю, носил ли он их с собой, но за два дня до трагедии мы сорвали большой куш.

– Он имел привычку хранить наличные в карманах?

– В карманах или в своей комнате. Самое смешное, что по вечерам он был вынужден менять ботинки и галстук и только потом садиться в поезд. Однажды он мне рассказывал, как в один из дней забыл надеть галстук и вспомнил об этом только на Лионском вокзале. Но не мог же он купить новый! Необходимо было вернуться домой в том галстуке, который был на нем утром. Бедняге пришлось бегом возвращаться на улицу Ангулем, а потом сочинять, что его задержала срочная работа на складе.

– Почему со вторника ты не покидал квартиру Франсуазы?

– А как бы вы поступили на моем месте? Когда во вторник утром я прочитал статью в газете, то сразу же подумал, что люди видели меня вместе с Луи и не преминут сообщить об этом в полицию. Персонажи типа меня всегда попадают под подозрение.

– У тебя не было мысли покинуть Париж?

– Я просто решил на время затаиться в надежде, что обо мне не вспомнят. А сегодня утром, когда я услышал голос вашего инспектора, понял, что попался.

– Франсуаза в курсе дела?

– Нет.

– А она не задается вопросом, откуда берутся деньги?

– Ну, прежде всего, она видит лишь малую толику – то, что остается после скачек. К тому же она считает, что я по-прежнему ворую бумажники в метро.

– Ты этим занимался?

– Ведь вам не слишком важно, отвечу я на этот вопрос или нет, не так ли? Неужели вы не испытываете жажды?

Мегрэ плеснул арестованному еще коньяка на дно стакана.

– Больше тебе нечего сообщить? Уверен?

– Уверен, как и вы сами!

Мегрэ открыл дверь соседнего кабинета и сказал Люка:

– Отведи-ка его в камеру предварительного заключения.

Затем, глядя на то, как Джеф Шрамек со вздохом поднялся, бросил:

– Все же надень на него наручники.

Когда Акробат повернулся и его резиновое лицо расплылось в проказливой улыбке, добавил:

– Не стоит обращаться с ним слишком грубо.

– Спасибо, месье комиссар. Главное, не говорите Франсуазе, что я проиграл столько денег. Иначе она не станет посылать мне сладости.

Мегрэ надел пальто, взял шляпу и вышел из кабинета, намереваясь перекусить в ресторане «Дофин». Спускаясь по тускло освещенной парадной лестнице, он услышал шум в вестибюле и перегнулся через перила.

Молодой человек с растрепанными волосами бился в руках рослого и крепкого полицейского. На щеке стража порядка виднелась кровоточащая ссадина, он рычал:

– Ты можешь не брыкаться, черт подери? Если будешь продолжать, я отвешу тебе еще одну оплеуху.

Комиссар с трудом сдерживал смех. Потому что задержанный, которого волокли в криминальную полицию, был Альбером Жорисом. Юноша отбивался и вопил:

– Отпустите меня! Я сказал вам, что пойду сам…

Наконец они оба поднялись на площадку, где остановился Мегрэ.

– Задержан на мосту Сен-Мишель. Я его сразу узнал. Когда я попытался его схватить, он бросился бежать.

– Это неправда! Он лжет!

Молодой человек задыхался, его лицо стало красным, глаза блестели. Полицейский схватил Жориса за воротник пальто и встряхнул, как куклу.

– Скажите ему, чтобы он меня отпустил!

Юноша попробовал лягнуть блюстителя порядка, но попал в пустоту.

– Я вам сказал, что хочу видеть комиссара Мегрэ! Я направлялся сюда. Я шел сюда по собственной воле…

Его одежда выглядела помятой, брюки были измазаны засохшей грязью. Под глазами Альбера залегла синева.

– Я – комиссар Мегрэ.

– Тогда прикажите ему меня отпустить.

– Отпустите его, старина.

– Как скажете, но…

Полицейский был уверен, что молодой человек выскользнет у него из рук, словно угорь, и удерет.

– Он со мной грубо обращался… – задыхался Альбер Жорис. – Он обращался со мной как с… как…

Он был в таком бешенстве, что не мог подобрать нужных слов.

Улыбаясь вопреки собственной воле, комиссар посмотрел на кровоточащую щеку полицейского.

– А вот мне кажется, что наоборот, и пострадавший именно он…