Жорж Сименон - Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)

Перед работой он успевал пофехтовать в спортивном клубе, поплавать в бассейне и побывать в руках массажиста.

Свой рапорт Мегрэ уже положил ему на стол и теперь испытывал смутную тревогу, ведь это был его первый важный рапорт, над которым он старательно трудился до самого утра, стараясь ничего не упустить.

Флейтист Жюстен Минар вернулся вместе с ним с улицы Шапталь. Они остановились возле входной двери.

– Вы женаты?

– Да.

– Ваша жена не будет волноваться?

– Это не имеет значения.

И Жюстен вошел внутрь. Мегрэ записал его показания, музыкант их подписал. Он по-прежнему не торопился уходить.

– А ваша жена не устроит вам скандал?

Жюстен повторил с мягкой настойчивостью:

– Это не имеет значения.

Почему Мегрэ думал об этом сейчас? На рассвете ему пришлось почти выставить флейтиста за дверь. Прощаясь, тот спросил с робостью, смешанной с упрямством:

– Вы позволите прийти вас проведать?

Он подал жалобу на Луи и настаивал на разбирательстве. Все эти документы теперь были аккуратно разложены на столе комиссара поверх ежедневных, менее важных рапортов.

Максим Ле Брет входил в свой кабинет прямо из коридора, поэтому Мегрэ его не видел, а только слышал, и в этот раз сердце у него ёкнуло.

На скамье собрались обычные посетители, в основном бедные люди в оборванной одежде. Он вызывал их по очереди, составлял справки о местожительстве или об отсутствии доходов, записывал информацию о потерянных или найденных вещах, отправлял в кутузку попрошаек, задержанных на бульварах, или уличных торговцев, не имеющих разрешения.

Прямо под часами в черной рамке находился электрический звонок, и когда он зазвонит…

Мегрэ подсчитал, что комиссару понадобится около двенадцати минут, чтобы прочитать его рапорт и показания Минара. Прошло двадцать минут, а его до сих пор не вызвали, лишь легкий щелчок свидетельствовал о том, что его шеф связался с кем-то по телефону.

Кабинет Ле Брета отделяла от зала комиссариата дверь с мягкой обивкой. Из-за нее едва доносился приглушенный звук голосов.

Возможно, Ле Брет звонил Ришару Жандро, в гостях у которого так часто бывал?

Дверь приоткрылась без звонка.

– Мегрэ!

Хороший знак? Плохой знак?

– Входите, голубчик.

Прежде чем сесть за стол, комиссар несколько раз прошелся по комнате, дымя сигаретой. Наконец, он положил руку на стопку документов и, словно подыскивая слова, вздохнул:

– Я прочел это.

– Да, господин комиссар.

– Вы сделали все, что посчитали нужным. Ваш рапорт предельно четок и подробен.

– Спасибо, господин комиссар.

– Там даже есть упоминание обо мне.

Он жестом остановил Мегрэ, который открыл было рот.

– Я ни в чем вас не упрекаю, напротив.

– Я попытался как можно точнее записать все, о чем говорилось.

– Насколько я понял, вы осмотрели весь дом.

– Да, меня водили из комнаты в комнату.

– Значит, вы смогли убедиться, что ничего необычного там нет.

– В комнате, на которую указал Жюстен Минар, тюлевую занавеску прищемило оконной рамой, словно кто-то поспешно захлопнул окно.

– Но ведь это могло случиться когда угодно, не так ли? Нет никаких доказательств, что занавеска не пребывала в таком положении уже несколько дней.

– Отец, месье Фелисьен Жандро-Бальтазар, выглядел очень взволнованным, когда увидел меня в доме.

– Вы написали «испуганным».

– Мне так показалось.

– Я лично знаком с Жандро и встречаюсь с ним несколько раз в неделю в клубе.

– Я знаю, господин комиссар.

Комиссар был красивым мужчиной, очень породистым, и его можно было увидеть на всех светских мероприятиях, поскольку он женился на одной из самых богатых наследниц Парижа. Возможно, именно поэтому, несмотря на свой образ жизни, он заставлял себя регулярно работать. Его веки были покрыты тонкими морщинками, глубокие «гусиные лапки» залегли вокруг глаз, и, возможно, этой ночью, как и многими другими ночами, он спал не больше Мегрэ.

– Позовите Бессона.

Это был единственный инспектор, который остался в комиссариате, пока продолжался королевский визит.

– У меня для вас небольшое задание, старина Бессон.

Он переписал на листок бумаги имя и адрес флейтиста Жюстена Минара.

– Соберите-ка мне информацию об этом господине. Чем быстрее, тем лучше.

Бессон взглянул на адрес, обрадовался, что это находится в пределах Парижа, и пообещал:

– Уже бегу, шеф.

Оставшись вдвоем с Мегрэ, комиссар едва заметно улыбнулся и вполголоса произнес:

– Ну вот. Думаю, пока это единственное, что мы можем сделать.

Сидя за своим черным столом, Мегрэ впервые за все время чувствовал невероятное раздражение, просматривая замусоленные бумаги, выслушивая жалобы консьержей и объяснения уличных торговцев.

В голову ему приходили самые радикальные решения – например, немедленно подать заявление об отставке.

Значит, по мнению комиссара, единственное, что возможно сделать, – это собрать сведения о флейтисте! Почему бы сразу не арестовать его и не выбить нужные показания?

Мегрэ также мог бы позвонить «большому боссу» или отправиться к нему на прием, поскольку он был лично знаком с Ксавье Гишаром, начальником сыскной полиции. Тот часто проводил отпуск неподалеку от родной деревни Мегрэ в Аллье и когда-то дружил с его отцом.

Он не то чтобы покровительствовал Мегрэ, но незаметно наблюдал за ним издалека – или, точнее, сверху – и, судя по всему, именно он в течение четырех лет без конца переводил Мегрэ из отдела в отдел, чтобы тот быстрее разобрался во всех тонкостях профессии полицейского.

«Минар – не сумасшедший. И он не был пьян. Он видел, как распахнулось окно. Он слышал выстрел. А я собственными глазами видел масляные пятна на мостовой».

Он все это выскажет, не выбирая выражений. И потребует…

Неожиданно в его голове родилась одна мысль, и он вышел из комнаты, спустился на три ступеньки и вошел в дежурку, где полицейские в форме играли в карты.

– Скажите, бригадир, все дежурившие ночью сдали свои рапорты?

– Нет, еще не все.

– Мне нужно, чтобы вы задали им один вопрос. Видел ли кто-нибудь из них в нашем квартале «Дион-Бутон» между полуночью и двумя часами? На водителе была серая кожаная куртка и большие очки. Сидел ли еще кто-нибудь в машине, неизвестно.

Тем хуже для комиссара! «Любое начатое расследование или наблюдение…»

Он прекрасно изучил теорию. В сущности, следствие ведет он, будь то Бальтазар или не Бальтазар.

К полудню его стало клонить в сон, но время обеда еще не подошло. В глазах словно застрял песок. Он по два раза задавал посетителям один и тот же вопрос.

Вернулся Бессон, от усов которого пахнуло абсентом, наводя на мысль о прохладном бистро или рассеянном свете террасы какого-нибудь кафе на бульваре.