Жорж Сименон - Записки Мегрэ. Первое дело Мегрэ. Петерс Латыш (сборник)

– Шеф у себя?

Тот уже уехал, и Бессон сел составлять свой рапорт.

– Бедолага! – вздохнул он.

– Кто?

– Музыкант.

И Бессон, пышущий здоровьем мужчина с нежной, сияющей кожей лица, продолжил:

– Во-первых, у него туберкулез, а в этом веселого мало. Уже два года его пытаются отправить дышать горным воздухом, но он ничего и слышать не желает.

Со стороны площади Сен-Жорж раздался стук копыт. Утром у Дома инвалидов состоялось торжественное построение, и теперь войсковые части различных казарм возвращались в свои кварталы. Город по-прежнему был взбудоражен: знамена, мундиры, военные оркестры, разряженные важные особы, торопящиеся к Елисейскому дворцу, где их ждал большой официальный обед.

– Они живут в двухкомнатной квартире с окнами во двор, на шестом этаже без лифта.

– Вы к ним поднимались?

– Нет, поболтал с угольщиком, живущим в их доме, затем с консьержкой, которая оказалась моей землячкой. Каждый месяц она получает жалобы от жильцов: он целыми днями играет на флейте, распахнув окна. Консьержке он нравится. Угольщику тоже, хоть флейтист и задолжал ему за два или три месяца. Что касается его жены…

– Вы ее видели?

– Она проходила мимо, когда я сидел у консьержки. Крепкая брюнетка с огненным взором. В стиле Кармен. Не вылезает из пеньюара и стоптанных туфель, обожает таскаться по окрестным лавочкам. Ходит к гадалкам. Постоянно бранит своего мужа. Консьержка даже утверждает, что она его бьет. Вот бедняга!..

Бессон с трудом вывел несколько фраз, поскольку не был силен в составлении рапортов.

– Я сел на метро и отправился к его шефу в ресторан «Клиши». Там тоже все чисто. Он не пьет. На работу приходит за пять минут до начала. Со всеми любезен, и кассирша его обожает.

– Где он был сегодня утром?

– Не знаю. Но не дома. Консьержка мне сказала бы.

Мегрэ вышел из комиссариата, чтобы съесть пару яиц вкрутую и выпить кружку пива в небольшом баре на площади Сен-Жорж. Когда он вернулся, то увидел на своем столе записку от бригадира.

«Полицейский Жюллиан заметил машину «Дион-Бутон» в половине второго ночи стоящей на улице Мансар напротив дома номер 28. В машине никого не было, кроме шофера, приметы которого совпали с указанным описанием. Автомобиль стоял на улице Мансар около десяти минут, после чего направился в сторону улицы Бланш».

Под часами прозвенел звонок. Мегрэ поспешно поднялся и открыл обитую дверь. Комиссар уже вернулся, и Мегрэ увидел разложенные на столе страницы своего рапорта с пометками, сделанными красным карандашом.

– Входите, голубчик. Присаживайтесь.

Такой благосклонный прием был редкостью, обычно комиссар оставлял своих сотрудников стоять.

– Полагаю, вы целое утро меня проклинали?

Он тоже был в мундире, но его мундир был сшит лучшим портным с площади Вандом, а его жилеты всегда были самых изысканных оттенков.

– Я внимательно перечитал ваш рапорт. Кстати, очень хороший рапорт, я вам, кажется, об этом уже говорил. У меня также состоялась беседа с Бессоном по поводу вашего друга флейтиста.

Мегрэ набрался смелости.

– Жандро-Бальтазары вам звонили?

– Да, звонили, но вовсе не так, как вы думаете. Ришар Жандро был безупречен. Даже если он совсем немного пошутил над вами и вашим усердием! Вы, вероятно, ожидали жалоб с его стороны? Все совсем наоборот. Думаю, вас не удивляет, что он охарактеризовал вас как хотя и юного, но старательного сотрудника. Именно поэтому он распахнул перед вами все двери.

Мегрэ сидел насупившись, а его шеф смотрел на него с тонкой улыбкой, которая была отличительной чертой всех «скептиков» его круга, всех представителей парижского бомонда, как их обычно называли.

– Скажите-ка, мой дорогой, как бы вы поступили на моем месте сегодня утром?

Поскольку Мегрэ молчал, он продолжил:

– Запросить ордер на обыск? Но на каком основании? Поступила жалоба? Да, но не против Жандро. Имеется ли состав преступления? Отнюдь. Быть может, есть труп или раненый? Насколько нам известно, нет. И вы осмотрели дом этой ночью, посетили все его закоулки, видели всех его обитателей, некоторых даже почти без одежды. Поймите меня правильно. Я прекрасно знаю, о чем вы думаете с самого утра. Я дружен с семейством Жандро. Я часто бываю у них в гостях. Я принадлежу к тому же кругу. Признайтесь, что вы меня проклинали.

– Есть свидетельские показания и жалоба Минара.

– Да, флейтист. Я как раз собирался к нему перейти. Около половины второго ночи он попытался силой проникнуть в особняк под предлогом того, что услышал крики о помощи.

– Он видел…

– Не забывайте, что он единственный что-то видел, никто из соседей не поднял тревоги. Поставьте себя на место дворецкого, разбуженного ударами в дверь.

– Простите! Дворецкий Луи был полностью одет, включая галстук, и это в половине второго ночи! И когда Минар звонил в дверь, нигде в доме не горел свет.

– Пусть так. Заметьте, что это снова всего лишь утверждение вашего флейтиста. Допустим. Но разве это правонарушение? Минара вышвырнули за дверь в достаточно грубой форме. А как бы поступили вы, если бы какой-то одержимый посреди ночи ломился в вашу дверь, утверждая, что вы убиваете свою жену?

Он протянул Мегрэ свой золотой портсигар, и тот вынужден был ему напомнить, наверное, в сотый раз, что не курит сигареты. У Ле Брета это было неискоренимой привычкой, проявлением аристократической благосклонности.

– Теперь рассмотрим вопрос с сугубо административной точки зрения. Вы составили протокол, который должен проделать обычный путь, а именно: попасть к префекту полиции, который примет решение, передавать его в прокуратуру или нет. Жалоба флейтиста на дворецкого также отправится проходить все этапы.

Мегрэ не сводил с него недоброго взгляда и снова думал о своей отставке. Он уже догадывался о продолжении.

– Семья Жандро-Бальтазар – одна из наиболее известных в Париже. Любая, самая ничтожная желтая газетенка с радостью воспользуется случаем, если будет допущена хоть малейшая бестактность с нашей стороны.

Мегрэ сухо произнес:

– Я понял.

– И ненавидите меня, не так ли? Вы считаете, что я защищаю этих людей, потому что они влиятельны, богаты и к тому же являются моими друзьями.

Мегрэ намеревался было взять свои бумаги со стола и разорвать их, как ему на это недвусмысленно намекали. Затем он вернется в общий зал и, стараясь писать твердой рукой, составит заявление об отставке.

– А теперь, мой дорогой Мегрэ, должен сообщить вам одну новость.

Это было забавно: дело принимало другой оборот.

– Сегодня утром, когда я читал ваш рапорт, а затем и во время беседы с вами, что-то не давало мне покоя. Словно какое-то смутное воспоминание. Не знаю, бывает ли такое с вами. Чем настойчивее стараешься вспомнить, тем сильнее оно ускользает. Я чувствовал, что это нечто важное, способное в корне изменить дело. В итоге я нашел ниточку, когда отправился обедать. В этот раз я обедал дома, так как у нас были друзья. Глядя на свою жену, я восстановил отсутствовавшее в цепочке звено. Я вспомнил, как она мне что-то говорила по этому поводу. Но что именно? И только в самый разгар обеда меня осенило. Вчера, прежде чем уехать с бульвара Курсель, я спросил ее, как это часто бывает: