Чарльз Камминг - Холоднее войны

Пискнул мобильный – кто-то прислал Тому сообщение. Он вытащил аппарат и посмотрел на экран. Сообщение было от Клэр – ответ на то, что он отправил ей раньше.

«Кажется, что это было вчера. Мы были так счастливы, Том. Что же произошло? Почему мы все растеряли? Да еще так бессмысленно».

– С тобой все нормально? – спросила Амелия, видя, как изменилось его лицо.

Тому были более чем хорошо знакомы эти внезапные перепады в настроении Клэр. Когда она чувствовала себя одиноко или вдруг начинала бояться будущего, старалась приблизить его к себе. Когда в ее новой жизни с Ричардом все шло прекрасно и Клэр была всем довольна, она обращалась с Томом как с отработанным материалом. И все же, несмотря ни на что, в этот момент он ощутил невозможную, непреодолимую тягу к своей бывшей жене и ко всему, что потерял. Он знал, что хочет построить новое будущее, но иногда… бывали дни, когда он мечтал, как они с Клэр решают все свои проблемы, преодолевают все трудности и мирно живут вместе. Она была права. Это ужасно бессмысленная потеря.

– Нормально, – бросил он. – Просто… Клэр.

Прошло еще полчаса, прежде чем они нашли довольно скромный дом, стоящий прямо на берегу Босфора. Он был построен в конце девятнадцатого века богатым османским торговцем, а потом заново отделан безвестным домовладельцем, который сдавал его министерству иностранных дел Великобритании за какую-то запредельную цену. Они позвонили, подождали минуты две и услышали шаги за дверью. Кто-то сбегал вниз по лестнице. Том был уверен, что это не Джозефин – движения были юные, легкие, почти невесомые.

Поначалу он даже не узнал молодую женщину, которая открыла им дверь. Ее волосы теперь были короче, и она превратилась в блондинку. Большие карие глаза с накрашенными ресницами сияли добротой. Кожа слегка загорела, так что вокруг носа и на плечах проявились веснушки. На ней было темно-синее открытое летнее платье; из-под его широких лямок выглядывали бретельки кремового бюстгальтера. На щиколотке болтался браслет, а ногти ее аккуратных ухоженных ножек были выкрашены в ярко-алый цвет. Это была Рэйчел.

– Здравствуйте. Я помню вас. Вы Амелия.

– Здравствуйте. Да, все верно. Мы встречались в Картмеле.

Они пожали друг другу руки, и Рэйчел повернулась к Тому. В выражении ее лица и поведении было что-то, от чего он внезапно почувствовал симпатию к ней и даже притяжение – целый букет эмоций, от которых у него сжалось сердце. Когда он смотрел на ее фотографии в Анкаре и видел ее саму на похоронах, не ощущал ничего похожего. Рэйчел была не в его вкусе. Но в ее взгляде – казалось, он проникал в самую душу – была сила и честность, которые немедленно его «завели». Подобного с ним не случалось уже несколько месяцев, даже лет, и это было действительно нечто необычайное, исключительное. Том посмотрел на Амелию, потом снова на Рэйчел, которая изучала его лицо спокойно и уверенно, даже с едва заметной усмешкой – как пластический хирург, решающий, какой кусок отрезать первым.

– Том, – сказал он и протянул руку.

Будто под гипнозом, он не мог перестать смотреть ей в глаза. Кажется, между ними возникала настоящая химия. Возможно, все это просто мираж. Может быть, Рэйчел просто пытается вспомнить его на похоронах – говорил ли он с ней, выражал соболезнования и все такое. Наверное, этим и объясняется то, что она тоже не сводит с него глаз.

– Здравствуйте, Том, – сказала Рэйчел. Улыбка у нее была радостная и бесхитростная, она словно освещала ее лицо. Она как будто решила, что Том должен ей понравиться. – Я Рэйчел. Вы ведь пришли навестить маму?

– Да, – ответила Амелия, опередив Тома.

Рэйчел провела их в гостиную, сплошь заставленную лампами, увешанную картинами и заваленную коврами и ковриками. У нее была потрясающая фигура – округлые формы, ничего лишнего, редкая природная грация. Рэйчел шла впереди, и Том вдыхал запах ее духов – и догадывался, что Амелия в точности знает, о чем он сейчас думает. Она могла легко проникнуть в его мысли. Из другой комнаты доносился голос Джозефин – она разговаривала по телефону. Тому хотелось рассматривать эту красавицу еще и еще, понять, уж не почудилась ли ему эта мгновенно образовавшаяся связь между ними. Или, может быть, он просто угодил в ловушку ее прелести?

– Мама говорит с подругой. – Рэйчел обернулась к ним. Снова этот взгляд. – Она скоро закончит. Не хотите чаю?

Они прошли чуть дальше, в зону кухни, залитую солнечным светом. Из высоких окон с косыми крестообразными переплетами открывался панорамный вид на Босфор и за ним – на побережье Азии. Море подступало к ним так близко, что комната, казалось, качалась на понтонах.

– Какой чудесный вид, – сказала Амелия.

Рэйчел никак не отреагировала на ее замечание, и Тому это понравилось. Да, вид действительно чудесный. Об этом говорят все, кто сюда заходит. Первым же делом. Ну что тут можно ответить?

Он остановился возле массивного деревянного стола, заваленного книгами и бумагами. Амелия сняла жакет и повесила его на спинку плетеного кресла-качалки, которое выглядело так, словно его много лет подряд, поколение за поколением, атаковала гигантская моль.

– О, простите, нужно было забрать это у вас, – заметила Рэйчел, кивнув на жакет, однако не сделала ни малейшего движения, чтобы взять его и повесить на плечики. Она зажгла газ и поставила на плиту чайник. Ее походка, каждый жест завораживали Тома. Эта красивая женщина как будто распространяла вокруг себя дурманящий туман, и он очаровывался ею все больше.

– Папа любил чай, – сказала она и потянулась к маленькому угловому шкафчику, забитому жестянками с чаем Twinings и Williamson, а также банками с бобами и пастой. Это движение, от которого платье резче обтянуло ее грудь, а подол слегка приподнялся и стало видно загорелое гладкое бедро (Том украдкой на него полюбовался), показалось ему каким-то рассчитанным, обдуманным заранее. Но это могло быть и естественным поведением Рэйчел, отсутствием излишней стеснительности. Как бы там ни было, Том решил, что Рэйчел зачем-то его провоцирует, и подумал, что надо бы пока придержать уже зародившееся в нем вожделение.

– Вы давно приехали? – спросила Амелия.

– Два дня назад, – ответила Рэйчел.

Судя по всему, она наслаждалась ролью гостеприимной хозяйки в доме отца; защищала мать, слегка прикрывала ее от «плакальщиков», пришедших выразить соболезнования. Снова повернувшись спиной, она поднялась на цыпочки и достала из другого шкафчика две фарфоровые чашки. Потом резко оглянулась и, конечно, заметила, что Том пялится на нее во все глаза. Он не стал отводить взгляд, давая ей понять, что восхищается ее красотой, что понимает ее игру и эта игра ему нравится.