Чарльз Камминг - Холоднее войны

– Хотите верьте, хотите нет – но это вопрос честности. Если человек четко видит свою цель, если он знает, чего хочет достичь, не имеет предубеждений и стремится к этому, точно исполняя свою задачу на каждом этапе, то он скорее придет к успеху, чем не придет.

Лицо Рэйчел сделалось озадаченным. Не то чтобы она не поняла, что хотел сказать Том; скорее была с ним не согласна.

– Вы сейчас говорите о жизни вообще или об искусстве шпионажа?

– И о том и о другом, – ответил Том.

– Знаете, звучит как «помоги себе сам, приятель».

Это была довольно язвительная реплика.

– Вот спасибо, – засмеялся Том.

Но то, что Рэйчел сказала дальше, застало его врасплох.

– Вы хотите сказать, что мой отец не был лжецом?

Здесь нужно было действовать очень и очень осторожно. Все правильно, он флиртует с красивой женщиной, они сидят близко друг к другу и курят на морском побережье – на берегу Геллеспонта… Но эта женщина – дочь человека, который недавно погиб. Внезапно и загадочно. И в данном случае Тому следовало позаботиться о репутации Пола Уоллингера. То, что он сейчас скажет Рэйчел о ее отце, она запомнит на всю жизнь.

– Мы все лжем, – признался он. – За время работы и мне приходилось врать. Да и ваш отец не сумел этого избежать. Да и кто бы сумел. Обман в шпионском деле – вещь совсем не уникальная. – Она снова нахмурилась, словно Том пытался соскочить с крючка, увильнуть от ответа. Он взглянул на дом, потом снова на море. – Архитекторы лгут. Капитаны кораблей лгут. Все лгут. Я имел в виду немного другое. Что мы достигаем наилучших результатов, если предстаем такими, какие мы есть. Это работает, если говорить о любых отношениях. А то, что я делаю, и то, что делал ваш отец, в конечном счете сводится к построению отношений.

Рэйчел задумалась и долго курила молча. Метрах в ста от дома прошел кеч. Том проводил его взглядом, полюбовался тугими парусами, ярко-белым кипящим следом.

– Я ненавижу шпионов, – вдруг призналась Рэйчел.

Том расхохотался, но она пристально смотрела на воду и не встречалась с ним глазами.

– Объясните почему, – попросил он. Не хотелось верить, что женщина, которая ему так сильно нравилась, чье расположение он, казалось, уже завоевал, только что намеренно оскорбила его.

– Я думаю, что эта работа что-то в папе убила. Часть его как будто иссохла. Там, внутри. Я даже начала думать, что у него буквально не хватает куска души. Можно назвать это порядочностью. Или нежностью. Или, возможно, честностью.

И Пол это знал, подумал Том, вспоминая, как много фотографий Эндрю было в доме Уоллингера в Анкаре и как сравнительно мало – Рэйчел. Пол знал, что его умная, проницательная красавица дочь видела его насквозь. Он знал, что потерял ее уважение.

– Мне очень горько это слышать, – сказал Том. – Правда, горько. И я надеюсь, что эти чувства со временем уйдут. Не думаю, что в случае с Полом все было так, как вы говорите. Он был способен на очень добрые поступки. И был достойным человеком. – Том с трудом выговаривал все эти пошлости, зная, что пытается успокоить женщину, которая давно переросла все это и которой не нужны фальшивые слова в утешение. Он решил зайти с другой стороны. – Видите ли… то, чем мы занимаемся… люди, с которыми нам приходится работать, задания, что мы обязаны выполнять… все это не проходит бесследно. Мы расплачиваемся за это. Невозможно остаться абсолютно чистым и незапятнанным. Вы понимаете? Иными словами, мы не можем не запятнать себя – близостью к миру политики, к миру государственных секретов. – Произнося это, Том понял, что в нем уже родился контраргумент. Пол Уоллингер сохранял достоинство и порядочность, только если это было в интересах Пола Уоллингера. Когда ему было выгодно проявить жестокость, он проявлял жестокость. – Как там говорил Ницше? Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем…

– Да, – нетерпеливо перебила его Рэйчел и швырнула окурок в набежавшую волну. Как будто Том был студентом-первокурсником и пытался произвести на нее впечатление дешевой философией. Он смутился и попробовал совсем по-простому.

– Что я пытаюсь сказать… мы все – это клубок противоречий. И все делаем ошибки. И эти ошибки могут так затрахать тебе мозги, что ты папу с мамой перепутаешь. Но папа с мамой у тебя в голове и без того перепутаются и затрахают тебе мозг до смерти.

Она усмехнулась. Наконец-то. Было так приятно снова увидеть сияющую, излучающую очарование улыбку Рэйчел Уоллингер. Том тоже выкинул окурок в море, но в дом они не пошли – так и остались сидеть на веранде.

– Так какие ошибки совершили вы, Том? – спросила она и дотронулась до его руки, как будто хотела привлечь особое внимание. И если бы у Тома было хоть на унцию больше самомнения, хотя бы самая слабая уверенность в том, что Рэйчел не оскорбится, он бы обнял ее за талию, привлек к себе и поцеловал. Но поцеловать дочь Пола Уоллингера… такого Том даже не мог себе представить. Все равно что поцеловать Амелию Левен.

– Полно, – сказал он. – И все они засекречены, и я принес присягу о неразглашении. Придется вам подождать моих мемуаров.

Рэйчел снова улыбнулась и посмотрела на юг, туда, где тянулся огромный мост, соединяющий европейскую часть Стамбула с азиатской. Ночью его освещали тысячи голубых огней, и это зрелище Том любил особенно. Ему хотелось пригласить Рэйчел в ресторан где-нибудь в Ортакёй или Мода, заказать устриц и шабли и говорить с ней часами. Он не чувствовал такого по отношению к женщине уже много лет.

– Насколько хорошо вы знаете Амелию? – вдруг поинтересовалась Рэйчел.

В ее вопросе Тому послышалось нечто вроде предупреждения – возможно, намек о том, что она знает о взаимоотношениях отца и Амелии. Он решил ответить шуткой:

– Уже настолько, что, если у нее в зубах застрянет шпинат, я скажу ей об этом не колеблясь.

На сей раз Рэйчел не улыбнулась. Она по-прежнему смотрела на юг, в сторону моста.

– Мама ей не доверяет.

– Вот как?

– Она считает, что Амелия знает больше о гибели папы, чем показывает.

Это было неожиданно. Никакой связи с любовной интригой. Только с крушением. Том изо всех сил постарался ее разубедить:

– Пожалуйста, не беспокойтесь об этом. Мы все пытаемся разобраться, что же произошло на самом деле. Именно поэтому я здесь. И по той же причине Амелия и ваша мама отправились сейчас пройтись.

– Вы говорите со мной как с маленькой. Как будто я еще девочка и мне не дозволено знать взрослые секреты.

– Ну вы же сами знаете, что это не так. Никто не считает вас маленькой девочкой. А я так… меньше всех.

– Мы ведь раньше не встречались – только что познакомились. Вы меня совсем не знаете.