Агата Кристи - Шестеро против Скотленд-Ярда (сборник)

Что же касалось молодого человека, то он предоставил сырье, подготовительный материал, как думала Флорри, из которого мистер Друри сумел создать свой блестящий монумент театрального искусства. Но если он был чем-то недоволен, то это просто неблагодарный тип. И вообще, можно подумать, что кто-то обращал внимание на автора пьесы, если им не был великий Шекспир. В сравнении с актерами он казался фигурой незначительной, редко появлявшейся в театре. Но однажды еще перед премьерой мистер Друри привел с собой угрюмого и неряшливо одетого юнца, которому со свойственной ему любезностью представил Флорри в своей обычной, чуть возвышенной манере:

– Послушайте, Джон, вам просто необходимо познакомиться с Флорри. Она для нашего театра – талисман. Даже не знаю, что бы мы без нее делали. Разреши тебе представить, Флорри, мистера Скейлза, чья новая пьеса сделает нас всех по-настоящему богатыми людьми.

Мистер Друри никогда не ошибался при выборе пьес. В его руках каждая из них становилась золотой. А мистер Скейлз за прошедшие с тех пор три месяца если не утратил мрачного вида, то уж точно стал заметно лучше одеваться.

И вот настал тот знаменательный вечер – суббота, 15 апреля, – когда «Горькие лавры» показывали в девяносто шестой раз. И это после аншлага на дневном представлении. Мистер Скейлз и мистер Друри, одетые в вечерние костюмы, прибыли в театр вместе, но, как озабоченно отметила Флорри, поздновато. Мистеру Друри следовало поторопиться, однако его задерживал этот зануда мистер Скейлз, затеявший с ним спор и старавшийся в чем-то убедить, не давая переступить театрального порога. Впрочем, мистера Друри это совершенно не выводило из равновесия. Он улыбался – его чуть кривоватая и по-детски лукавая улыбка тоже была частью популярного имиджа, – а потом сказал, положив по-дружески свою руку на плечо мистера Скейлза:

– Извини, дружище, но уже ничего нельзя остановить. Сам понимаешь, занавес должен открыться вовремя. Приходи ко мне после спектакля, а я заодно приглашу тех парней тоже.

И он исчез, все еще улыбаясь, подобно эльфу, взмахнув выразительной рукой. А мистер Скейлз, немного потоптавшись в дверях, развернулся и прошел мимо угла, где расположилась Флорри. Он по-прежнему выглядел угрюмым и чем-то очень обеспокоенным. Подняв голову, увидел Флорри и усмехнулся, глядя на нее. Улыбке мистера Скейлза не хватало детского обаяния, но выражение его лица заметно прояснилось.

– Что ж, Флорри, – сказал мистер Скейлз, – дела у нас идут очень неплохо, если иметь в виду финансы, верно?

Флорри охотно с ним согласилась.

– Но мы уже начали привыкать к этому, – заметила потом она. – Мистер Друри чудесный актер. Совершенно неважно, кого он играет. Публика все равно валит валом, чтобы посмотреть на него. Но конечно, – добавила она, поняв, что ее слова прозвучали не слишком вежливо, – он еще и с умом подбирает для себя пьесы.

– Ах да, пьеса… – пробормотал мистер Скейлз. – Вероятно, пьеса тоже имеет ко всему некоторое отношение. Не слишком большое, но все же… Кстати, вы видели спектакль, Флорри?

Конечно, Флорри побывала на спектакле. Мистер Друри был настолько добр к ней, что никогда не забывал дать контрамарку на одно из ранних представлений, даже если зал оказывался заполнен.

– И что вы думаете о пьесе? – заинтересованно спросил мистер Скейлз.

– О, мне она показалась очень милой, – ответила Флорри. – Я все глаза выплакала. Особенно когда он возвращается без одной руки и узнает, что его невеста с тем плохим типом отправилась пить коктейли на вечеринке…

– Да, это трогательно, – сказал мистер Скейлз.

– Еще сцена на набережной… Ею просто залюбуешься. Мне так понравилось, когда он скатывает свою шинель и говорит полисмену: «Значит, мне сегодня придется почивать на своих лаврах…» Отличную реплику написали вы для него перед окончанием акта, мистер Скейлз. А уж как он произнес ее…

– Что верно, то верно, – кивнул мистер Скейлз. – Никто не смог бы произнести такую фразу лучше Друри.

– А потом она возвращается к нему, но он ее отвергает, а в него влюбляется леди Сильвия и берет к себе жить…

– Да, да, – вторил мистер Скейлз. – Так вы, стало быть, посчитали эту сцену тоже трогательной?

– И романтичной, – подхватила Флорри. – А разговор двух девушек! Это тоже прекрасно. Так все продумано, что за сердце берет. Как и конец, когда он все-таки избирает ту, которую любит по-настоящему…

– Здесь все без сучка и задоринки, верно? – спросил мистер Скейлз. – Бьет в душу без промаха. Рад, что вы так считаете, Флорри. Хотя главное, наверное, что пьеса дает хорошие кассовые сборы. Но писал я ее не в расчете на это.

– Я вам верю, – сказала Флорри. – Это ведь ваша первая пьеса, если не ошибаюсь? И вам очень повезло, что ее заметил мистер Друри.

– Да, я ему многим обязан. Все так говорят. Значит, это правда. И сегодня вечером сюда явятся два толстых джентльмена в пальто с каракулевыми воротниками, чтобы обсудить права на экранизацию. Я теперь преуспевающий человек, Флорри, а это особенно приятно после того, как пять или шесть лет жил впроголодь. Грустно, когда есть нечего, правда?

– Это точно, – отозвалась Флорри, не понаслышке знакомая с такой жизнью. – Я очень рада, мой милый, что фортуна наконец улыбнулась вам.

– Спасибо, – поблагодарил мистер Скейлз. – Выпейте-ка сегодня чего-нибудь за успех пьесы. – Он порылся в нагрудном кармане. – Вот. Зеленая бумажка и коричневая бумажка. Тридцать шиллингов. Тридцать сребреников. Потратьте их в свое удовольствие, Флорри. Это цена крови.

– Что вы такое говорите! – воскликнула Флорри. – Впрочем вы, сочинители, любите щегольнуть словцом и пошутить. Мне доводилось знавать бедного мистера Миллинга, написавшего «Киску» и «Девушку с губной помадой». Он всегда говорил, что потел кровью, когда работал над своими книжками.

Приятный молодой мужчина, подумала Флорри, когда мистер Скейлз пошел дальше, но только со странностями и, наверное, с трудным характером. Тяжело тем, кто вместе с ним живет. Он очень хорошо отозвался о мистере Друри, хотя был момент, когда в его словах ей послышался… сарказм. И еще не понравилась шутка про тридцать сребреников. Это что-то из Нового Завета, а Новый Завет в отличие от Старого полон богохульства. Разница огромная. Как сказать: «О Боже!» (в чем не было ничего такого) или выругаться именем Христовым, чего Флорри терпеть не могла. Но в наши дни люди говорили все, что могло им в головы взбрести, а тридцать шиллингов оставались тридцатью шиллингами. Очень он добрый, этот мистер Скейлз!

Мистер Джон Скейлз брел вдоль Шафтсбери-авеню, гадая, как ему скоротать следующие три часа, когда на углу Уордар-стрит встретил приятеля. Его старым знакомым был высокий и тощий молодой человек с лицом хищной птицы под старомодной шляпой с обвисшими полями, в потрепанном пальто. Его сопровождала девушка.