Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

Хотя полуденное солнце пробивалось сквозь небесный свод, вода казалась почти черной, а отражения окружающих деревьев дрожали из-за трех или четырех селезней, которые копались своими клювами в вязком иле в поисках пищи. Сестре Амалии не понравилось бы это дерзкое доминирование самцов, их притеснение смиренных самок в ее водоеме женственности. Голубое мелькнуло на желтом фоне, когда зимородок пропорхнул над водой, а затем вновь повисла тишина, прерываемая карканьем обыкновенных ворон, сидящих на вершинах деревьев. Уровень воды в водоеме понизился, оголив покрытые мхом камни, однако я отчетливо видела отметины, которые остались в тех местах, где прежде плескались воды. Говорят, что вещи имеют память, следовательно, эти камни – очень грустные камни. Я подошла к озеру, опустилась на берегу на колени и окунула руки в воду. Вода оказалась прохладной. Набрав воду в ладони, я умылась, позволив каплям свободно падать на мою обтянутую тканью грудь, струиться по внутренней стороне рук. Я уставилась в темное зеркало, словно надеялась увидеть там его лицо и уповала, что он что-то мне расскажет.

Зажмурившись, я изгнала из памяти образ сестер, которые стоят вокруг пруда и молятся. Нет. Это не молитва. Просто они вслух произносят то, что должно быть произнесено, но я не надеялась, что меня услышат и ответят. Расскажите мне, как он умер.

Есть времена, когда следует разбрасывать камни, а есть времена, когда следует их собирать. Я подняла три камушка с сухой, словно пыль, лесной подстилки и бросила первый в воду. От него пошли в стороны круги правильной формы, достигшие камышей, которые горделиво возвышались над водой в своей крикливой весенней зелени. С пронзительным криком утки, громко хлопая крыльями, взмыли в небо.

Это пусть будут сестры.

Второй камень я бросила, приложив чуть больше усилий. Он упал недалеко от центра озерца, образовав настоящие маленькие волны, которые столкнулись с рябью, поднятой первым камнем, что привело к полнейшей анархии.

А это пусть будет Марк.

Третий камень удобно лег мне в ладонь. Я провела острым краем камня по прозрачной коже запястья. Образовался багровый рубец. На месте порезов выступили крошечные капельки крови. Кровь тотчас же принялась сворачиваться, а не течь.

А это пусть буду я.

Выпрямившись, я запустила последний камень в озеро. Вода тоже ничего не забыла. Из-за черноты вод я ощутила сильное головокружение. Шатаясь, я направилась к поваленному дереву, на котором привыкла сидеть и размышлять. Я не вставала с него до тех пор, пока мир не прекратил качаться у меня перед глазами. Утки вернулись и сели на воду так, словно ничего не произошло. Встав, я отправилась обратно к дому. Легкий юго-западный ветерок гнал тучи за далекий горизонт, за Эдвардз-Касл и Кадоган-Топ. Потом стали собираться тучи. Солнце, проникая сквозь них, метало лучи золота на леса, которые покрывали противоположную сторону долины.

Ночью я спала, а проснувшись утром, узнала, что ночью прошел дождь. Я пошла к Веллспрингу. Да, дождь был, вернее, должен был бы пройти. Все зависит от того, как на это посмотреть. Для меня это означает, что Велл однажды даст ответы на все мои вопросы. Для других это подтверждение принятого ранее решения, согласно которому правительство приказало перепахать всю мою землю. На подъездной дорожке остановилась вереница автомобилей. Работающие на правительство люди вылезли из машин, облазили все поля со своими датчиками и прочей электронной высокотехнической аппаратурой, а представители прессы в это время фотографировали с их позволения растения будущего урожая. Третий чувствовал себя как рыба в воде, маршируя строевым шагом по парковке. Мальчишка и Аноним были детьми, прыгающими по лужам.

– Это и прежде так бывало?

– Да, – ответила я. – Здесь идут дожди, а в других местах – ни капли. Все остальное – последствия этих дождей.

– Вы знали наперед, что будет дождь?

– А дождь еще будет?

У меня был собственный вопрос: «Может дождь пойти без всех этих видений и голосов?» Если так, то я обеими руками «за».

Было еще одно чувство, появления которого я никак предвидеть не могла. Самодовольство. Вы думали, что надзираете за полусумасшедшей женщиной средних лет с причудами, которая к тому же страдает манией величия? Но теперь вы дважды подумаете, прежде чем меня обижать, самодовольные нахалы!

Дождик! Дождик! Лейся, дождик! Я танцевала в гостиной, словно какая-то знахарка или ведьма.

Мальчишка сунулся в двери, немного опешил, увидев меня танцующей, рассмеялся и плюхнулся на стул.

– Забыл сказать, что завтра мы уезжаем, – сказал он. – После месяца службы здесь нам полагается неделя отпуска.

Дождь идет. Дуккомб горит. Мальчишка уезжает. Я остаюсь. Земля вертится. Я, крадучись, встала с постели. Теперь я вновь почти свободна.

Приехали три моих новых тюремщика. Сразу же стало как-то напряженно. Среди них была одна женщина. Я не знала, что из этого получится. Я следила за ней из верхнего окна в доме. Волосы зачесаны назад и заколоты шпильками под форменной фуражкой. В солдатских берцах ее ноги казались такими же большими, как и у мужчин. С кислым выражением лица она бесцеремонно вошла в дом, чтобы зарядить и протестировать мои бирки-датчики. Односложные ответы на все мои вопросы и попытки завести разговор немного меня успокоили. Я думала, что готова к общению с другой женщиной. Оказывается, я ошибалась.

В свободное от выполнения своих непосредственных обязанностей время троица сидела в амбаре, когда же выходила, то строго придерживалась предписанных маршрутов, патрулировала границы землевладения, проверяла сигнализацию, обходила с проверкой мой дом. Недостаточно, чтобы трое солдат (мужчины или женщина – значения не имело) знали о твоем существовании. Когда-то у меня были друзья, семья, соседи, последователи… Ради бога! Без иронии! Я была человеком, находившимся в самой середине социальной паутины. Но все это оборвалось внезапно, словно от удара ножа. И вот я осталась один на один со своим гордиевым узлом [11]. Самое худшее заключалось в том, что я не знала, пробует ли кто-то со мной связаться или нет. Я становилась все более и более подозрительной в отношении царящих здесь порядков. Кто-то же на свободе должен обо мне вспоминать?

Иногда я слышу звуки, свидетельствующие о присутствии людей: грузовик едет задним ходом на дороге, а кто-то кричит водителю, куда сворачивать. Однажды я услыхала звуки выстрелов, а затем увидела двух мужчин, идущих вдоль живой изгороди между Грейт-Нантон-Лейн и старой фермой, где прежде выращивали петрушку. В руках у мужчин были ружья. Они то и дело останавливались, прицеливались и давали залп, разносившийся эхом по всей долине. Если нет загонщиков, птицы не поднимаются в воздух. Лично я понятия не имела, что же они собираются подстрелить. Сегодня я слышала: в селе бьют в колокола, как на свадьбу. Когда мы женились, никто в колокола не звонил. Мы оформили наш брак в бюро записи актов гражданского состояния. В углу безлюдного зала на CD-проигрывателе звучал наш любимый дуэт из «Порги и Бесс» [12]. Обмен обетами. Тяжесть бегства матери всю жизнь довлела над Марком. Я случайно подслушала рассказ дяди Марка о том, что племянник всегда хотел осесть на его ферме. В детстве Марк очень любил гостить у них, проводил там все свои каникулы. Затем мой отец сказал, и дядя Марка с ним согласился, что быть юристом куда лучше. Фермерское хозяйство в наше время не приносит денег. Мужчина, чья жена ждет ребенка, должен заботиться о семье. Они стояли на крыльце отеля, постукивая каблуками и стряхивая красноватый пепел в талый снег.