Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

– Мне здесь все равно очень нравится, – говорит Марк, стоя ко мне спиной и закрывая жалюзи. – Завтра утром я встану с постели, выгляну в окно и подумаю: «Как мы можем отсюда уехать?»

Я открываю глаза.

– Думаешь, я тоже этого не чувствую? Но я не знаю, сколько еще времени мы здесь продержимся. Вскоре нам вообще ничего не оставят. Иногда мне кажется, что лучше все бросить и спасаться бегством.

– Куда бежать? – подойдя к кровати, спрашивает он.

– Взять миллионы и купить ферму в другом месте… возможно, в Шотландии. На северо-западе еще иногда идут дожди.

– Не глупи. Вся земля, выставленная там на продажу, давным-давно продана. Разве ты не видишь, что мы единственные люди в этой стране, у которых есть все, о чем мечтают другие? Именно поэтому нас ненавидят.

С преувеличенным трудом он разворачивается, хватает пуховое одеяло и накрывает им, словно щитом, свою голову.

– У нас есть все то, о чем мечтают другие, а мы мечтаем о том, чтобы стать такими же, как окружающие. У нас нет иного выхода, кроме как остаться. Нам некуда бежать.

Не он ли сжег за нами мосты?

Марк продолжает говорить, отвернувшись к стене:

– Мы взяли на себя обязательство заботиться об этой земле. Мы не можем сбежать от нашей ответственности.

– Ты говоришь так, словно земля – наше дитя, словно мы можем обидеть ее чувства.

– Не исключено, что так оно и есть. Не начинай заниматься своей псевдотерапией за мой счет.

Приходит моя очередь отвернуться от него.

– Ты никогда прежде не был таким саркастичным.

– А ты никогда прежде не вела себя столь эгоистично.

Забрав свою подушку, муж уходит в малую спальню.

Вот так мы и жили.

В те дни, что предшествовали появлению сестер, Марк тяжело трудился на земле, изматывал себя работой, стараясь хоть в чем-то добиться успеха. У меня же все валилось из рук, и я бралась то за одно дело, то за другое, но ничего не доделывала до конца. Курятник так и стоял не до конца отремонтированным, а саженцы – без надлежащего полива. Между беспорядочными попытками хоть что-то сделать я находила бесконечные предлоги, чтобы сходить к Энджи и побыть с Люсьеном. Все кончилось тем, что дочь однажды попросила меня дать ей больше свободы, а не то ей придется уехать. Мне недоставало общества других людей, но при этом я не могла заставить себя поехать в город. Я всегда находила причины задержаться так, чтобы магазин уже оказался закрытым. Или, когда нужно было съездить на почту, я выбирала среду, прекрасно зная, что по средам почта закрыта. Или я вдруг приходила к мнению, что вполне обойдусь без новых носков. Вот только пот на ладонях и внезапная сухость во рту подсказывали мне правду. Марк выезжал очень редко, когда нам на самом деле что-то крайне было нужно. Муж возвращался весь напряженный, с плотно сжатым ртом. У меня не было друзей, у него тоже. Если бы не Люсьен, я сошла бы с ума. Физически Марк становился все сильнее и выносливее, в то время как его нервная система все больше разрушалась. Две стороны одной монеты, которые сыграли с ним злую шутку, когда нас хорошенько тряхнуло.

– Я всегда хотел быть фермером, – сказал Марк.

Я точно не помню, когда состоялся этот разговор. Кажется, в одну из тех ужасных ночей незадолго до приезда сестер.

– Знаю. А я все время тебе мешала.

– Такова цена, которую я заплатил, чтобы мы были вместе, – излишне быстро ответил на мое замечание Марк.

А потом появилась сестра Амалия.

Настало воскресенье. Я ждала прихода Хью с новостями о Марке, Энджи и сестрах. Я не находила себе места, ожидая его прихода. Чтобы как-то занять себя, прибиралась на кухне. Когда я услышала его шаги, то трижды постучала по деревянной сушилке, чтобы новости были хорошими. Потом я пригласила священника войти.

Начал он с извинений:

– Простите, что я сегодня пришел позже. Вы, должно быть, следили за часами, а стрелки двигались на удивление медленно.

Преподобный появился позже обычного потому, что к нему на несколько дней приехала дочь. Он говорил, что очень торопился. Так оно и было. С каждым его приходом я замечала, что ему все труднее и труднее дышать. Солнце не освещало заднюю стену дома, где мы с ним привыкли сидеть на свежем воздухе. День выдался облачным, хмурым, поэтому мы решили остаться в доме. Я вынесла священнику табурет, на который он мог положить свою опухшую ногу.

– Дочь довезла меня до ворот, а затем начала заговаривать мне зубы. Оказывается, в Ленфорде сейчас происходят массовые беспорядки. Такое чувство, что она мне не доверяет. Будто бы я могу разбить окна в банке или учинить погром на общественной автостоянке.

– Рада, что вы благополучно сюда добрались.

То, что я не настроена на пустую болтовню, сразу бросалось в глаза, поэтому, как только Хью убедился, что Третий ушел, он сразу же перешел к делу:

– Из-за Ленфорда и моей дочери мне не удалось ничего выяснить о вашей семье… Простите… Мне нечем вас порадовать.

– Вообще ничего не узнали?

– Боюсь, о них нет никаких вестей.

Сославшись на то, что надо принести ему стакан воды, я вышла из гостиной. Однако на самом деле разочарование было настолько сильным, что мне с трудом удавалось идти не шатаясь. Возвращаться к Хью не было смысла.

– Это не значит, что к следующему моему визиту к вам у меня не появится обнадеживающих вестей, – через открытую дверь долетел его голос. – А теперь вернитесь и присядьте рядом. Мне надо вам кое-что сказать.

В социальных условностях нужды не было. Я вполне могла повести себя крайне невежливо, хлопнуть дверью и уйти предаваться унынию к себе наверх, но вежливость, как ни странно, взяла верх.

– Вы не передумали? – спросил священник.

– О чем я должна передумать?

Стакан с водой я поставила на маленький столик рядом с креслом, в котором сидел священник.

– О работе на земле, вернее, о том, чтобы не работать, – поправил он себя.

Нет, не передумала. Я оставалась верна трем обещаниям, которые дала сама себе после того, как меня сюда привезли. Результатом этого стало то, что маленький мирок, который мне оставили, теперь захлестнуло настоящее буйство природы.

– А почему вы спрашиваете?

– Я заметил небольшое поле в конце фруктового сада.

Я там уже давно не бывала. В последний раз, когда я туда наведывалась, крапива слишком разрослась, а на земле валялись осколки битого стекла. Красивый вид с поля больше не открывался, а сейчас моя душа нуждалась в небе и ощущении бескрайних просторов.

– Кто-то прополол старые грядки у разрушенной теплицы, взрыхлил землю и, судя по всему, что-то там посеял.

Я изменилась в лице.

– Вы не знали об этом?

Я отрицательно покачала головой.

Небольшое, в сущности, дельце, совсем не похожее на упорядоченное нарушение моих прав собственности, организованное департаментом на верхних полях, где они насадили свои экспериментальные растения. Я вслух удивилась тому, кто бы это мог сделать.