Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

Вчера мне показалось, что звонит мой мобильный телефон. Я бросилась рыться в сумочке с таким неистовством, с каким стук задней двери заставляет вдову нестись ставить на огонь чайник. Я точно знала, что мне разрешается один звонок в день на один из одобренных номеров из моего списка. Вот только не было у меня этих самых номеров. Мне бы хотелось иметь доступ к интернету, несмотря на то что сейчас я лучше, чем когда-либо прежде, понимала, в какую паутину там может попасть одинокая душа. Нет, есть много разного, что я могу сделать и узнать, не нарушая одиночества моего заключения. Кому от этого будет вред, если я немного погуглю и узнаю, что теперь обо мне думают люди? Или я зарегистрируюсь на сайте watchpaintdry.com [31]и найду что-нибудь интереснее этого… В интернете я смогу создать мой виртуальный сад и старательно пропалывать виртуальные грядки от виртуальных сорняков, ускорять рост растений, кликать мышкой и перемещать овощи в корзину. Ничего же плохого в этом нет? «В доступе отказано». Эта фраза наполнена для меня сейчас огромным смыслом.

Когда люди говорят о моем обращении , они вспоминают о той фотографии с радугой. Одна женщина без тени иронии назвала ее иконой. Как мне кажется, мое обращение началось примерно за сутки до того. Я очень нуждалась в обществе сестер из-за Голоса. С ним моя жизнь стала ненадежной и непредсказуемой. Я шла к их фургонам, чтобы не оставаться одной. Тот день сильно отличался от обычного. Не было стука вилок по тарелкам и запаха свежего хлеба. Не было футболок и джинсов. Никто не болтал без дела. Сестры в молчании степенно прохаживались в своих серых одеяниях, словно призраки в тени дубов. Сестра Амалия, босоногая и улыбающаяся, легкой поступью вышла мне навстречу. А я вновь почувствовала себя юной, пылко влюбленной девушкой. Она сказала, что следующее богослужение будет особым. Оно должно состояться у Веллспринга. Сестры встали на колени и склонили свои головы. Сестра Амалия завязала им глаза длинными полосками белого хлопчатобумажного материала. Наконец кивком головы она подозвала меня и протянула оставшуюся полоску ткани.

– Ты должна сейчас нас покинуть, – приказала Амалия. – Приготовься, как сможешь. Приходи одетая во все белое. Приходи босиком. Приходи сама.

Тишина в доме была самой громкой тишиной из всех, которые мне запомнились. Теперь я знаю, что тишина может быть куда более глубокой, чем просто молчание. Марк весь день отсутствовал. Он надеялся купить трейлер для перевозки лошадей на аукцион. У мужа вызывала отвращение необходимость слоняться вокруг арендованной собственности обанкротившихся фермеров, словно цыпленок на складе металлолома, но денег было не много, а нам нужен был транспорт, чтобы возить баранов на скотобойню. Впрочем, так было легче хранить обет молчания. Как-никак, а наша ферма никогда не страдала от обилия посетителей, заходивших на чай. В спальне я обвязала себе голову куском ткани, словно ребенок, играющий сам с собой в слепца. Я сидела на деревянном полу лицом к открытому окну, ощущая, как солнце обжигает кожу.

Сначала мои мысли были пугливыми воробьями. Мне было жарко. Болела спина. Одиночество казалось мне не привилегией, а наказанием. Но через некоторое время (когда, точно сказать не могу) я ощутила, как в воздухе разливается свежесть, за которой последовала прохлада. А затем я увидела… увидела старомодный коричневый кожаный чемодан, лежащий на полу передо мной. Я никогда его не видела ни прежде, ни после того, но ощущения отличались поразительной реальностью. Я могла провести пальцами по моим инициалам, которые были вытеснены на крышке. Крошечный ключик лег в мою протянутую руку. Большим пальцем я нажала на защелки, они с трудом поддались. Внутри чемодана я обнаружила старые картины разной величины в рамах. Первой оказалась миниатюра, на которой с неимоверной тщательностью была нарисована женщина в пустыне, несущая глиняный сосуд с водой. Вторая картина была вставлена в дешевую металлическую раму. На ней одетая в бедную невзрачную одежду женщина с нечесаными волосами сидела, вся сжавшись от страха, на краешке смятой постели перед столбом золотого света. Третьим был свернутый в трубочку холст, настолько большой, что мне пришлось встать, чтобы иметь возможность его развернуть. Картину, написанную маслом, покрывала сеточка трещин. Сразу же комнату заполнило червленое золото и лазурь ангелов, бросившихся в бегство от женщины в белом, стоящей на коленях в по-осеннему голом саду. Вздымающиеся крылья ангелов угрожали обрушиться на голову женщине. Я сорвала с глаз повязку. Мои руки и ноги неистово колотили по полу. Я кричала, но мой крик застрял в горле.

И тогда, и сейчас я вполне отдавала себе отчет в том, что же происходит, но в то же время не могла объяснить мое видение.

Кто-то меня звал. Никакого чемодана в комнате не было. Я понимала, что должна что-то сказать, судорожно искала слова и наконец нашла.

– Я наверху!

Марк вернулся домой. Я поднялась и присела на кровать как раз вовремя. В следующую секунду его голова показалась в дверном проеме спальни. Отвернувшись, я сказала, что мне нездоровится. Когда муж подошел поближе к постели с явным намерением меня поцеловать, меня стошнило. Я сказала, что ужинать не смогу, и извинилась за то, что ничего не приготовила. Просто мне нужно было немного полежать тихо в спальне с закрытыми жалюзи. Муж сказал, что во всем виновато солнце. Оно перестало к нам благоволить. Всякий, кто долго задержится под открытым небом, падает, сраженный тепловым ударом. Марк прилег возле меня на спину, положив голову на сложенные вместе руки. Мне хотелось повернуться к нему, найти в нем утешение, но, когда я все же повернулась, Голос заставил отвернуться. Благоприятный момент был упущен.

День постепенно перетек в ночь, хотя жара не спадала. Голод больше меня не мучил. Я сосала темноту так же, как новорожденный – уголок пеленки. На следующее утро я проснулась поздно. Марк оставил мне на прикроватном столике яблоко, стакан воды и записку, в которой говорилось, что он ремонтирует амбар и вернется проверить, как я, в обед. А еще он написал, что любит меня. Я пригубила воду, чувствуя, как она струится по растрескавшимся губам. К яблоку я не притронулась.

Полоска хлопчатобумажной ткани лежала на полу. Я подобрала ее. Мне хотелось вновь завязать себе глаза. В нерешительности я перебирала ткань, когда увидела четыре крошечные фигурки в белом, идущие по пшеничному полю.

«Они идут без тебя, – предупредил меня Голос. – Ты пятая».

Теоретически у меня оставался выбор, а вот на практике ступни сами собой подтолкнули меня вверх, колени торопились спустить меня вниз по ступенькам лестницы, позвоночник поддерживал меня в вертикальном положении, пока я шла по полям, магнитные полюса удерживали мои глаза на линии горизонта… Не знаю, где витал мой разум.