Кэтрин Чантер - Тайна имения Велл

– Какого хрена? Что мне еще делать, мама? Молиться?

И…

– Ты убила его! Что бы ни случилось дальше, я до конца жизни буду винить тебя в этом! Ты убила единственного человека, которого я когда-либо любила!

И…

– Я очень его любила! Ты понятия не имеешь, как сильно я его любила!

И…

– Это ты должна была утонуть в этом гребаном озере!

И… и… и…

Марк топтался рядом в молчании. Он поправил фотографию в рамке, на которой был запечатлен наш первый день в Велле, и воздухопровод вытяжки над плитой так, что оттуда донесся тихий гул. Марк провел пальцем по столешнице, принялся выдвигать и задвигать ящики, в которых лежали квитанции, высохшие шариковые ручки и старые номера журнала «Форель и лосось». Он провел Энджи из ее укрытия к табурету, стоящему перед плитой. Здесь она села, испепеленная собственным пламенем.

Спустя долгое, очень долгое молчание она вновь заговорила:

– Извини, папа, но я должна была.

Марк посмотрел на меня, а затем повернулся к нам спиной.

– Понимаю, что должна была, – произнес он.

Тяжело сглотнув, Энджи заговорила с невыразительностью робота:

– По дороге со станции мы с папой договорились, что не будем касаться других тем, кроме приготовлений к похоронам. Все остальное – слишком сложно. Я тоже так думала…

Энджи сидела, отрывая кожу вокруг ногтей, пока на тонкой кожице не выступила кровь, которую она вытерла о длинную юбку.

– Но я просто не могу сдержаться. Ты должна рассказать мне, что случилось.

Я убрала руки, которыми заслоняла глаза, и, мотнув головой, уже хотела заговорить, но Энджи мне помешала:

– Я знаю то, что мне рассказали полицейские. Я выслушала Марка, читала прессу, слышала, что говорят люди, но ты… Ты мне так ничего и не рассказала. – Механический голос дрогнул. – Ты просто со мной не говорила. Когда ты узнала, что у меня опять появился телефон, ты мне позвонила и вопила так, словно это твоего сына нашли плавающим вниз лицом в болоте, а потом тишина… ни единого словечка… – Замолчав, Энджи несколько раз сильно ударила сжатой в кулак рукой по голове. – Сейчас, прямо здесь я хочу от тебя услышать. Говори прямо и понятно. Ты у меня в большом долгу. Что случилось?

Я сжалась еще сильнее:

– Не знаю.

– Я тебе не верю. Ты должна что-то знать, по крайней мере догадываться.

– Я не знаю. Клянусь тебе, что я ничего не знаю. Ты со мной не общалась в последнее время. Как я могу тебе объяснить? Как, по-твоему, я себя чувствую? Люди говорят, что я сделала это в состоянии транса…

– Она не спрашивает, как ты себя чувствуешь. Энджи задала тебе простой вопрос. Он не имеет никакого отношения к тебе.

Марк резко развернулся и направил на меня свой указательный палец. Локтем он задел стеклянную цаплю на полукруглом столе. Та упала и разбилась. Свет из окна отразился от нескольких осколков на деревянном полу, и это походило на росу, выпавшую на камушках на месте распаханного поля.

Во рту у меня выделилась слюна. Я хотела увидеть всплеск его насилия. Голос сказал мне, что Марк сейчас меня изобьет. Я сказала Голосу, что так мне и надо, пусть кровь брызнет из рассеченного лица, пусть на нем останутся шрамы. Пусть люди увидят эти стигматы на женщине, которую сначала объявили святой, а затем убийцей. Однажды Марк меня уже ударил. Пусть не сдерживается. Я страстно желала наказания, но мой долгожданный истязатель сломался и бессильно упал в кресло. Вся его агрессия куда-то улетучилась.

Тишина в море битого стекла. Я нагнулась и принялась подбирать осколки один за другим.

– Я не знаю, что случилось, – стоя на коленях, произнесла я. – Если бы я знала, то все бы давно рассказала. Поверьте мне, пожалуйста. Я сотни раз пережила каждую секунду того дня и ночи, старалась понять, в какой миг я могла бы что-то изменить, и Люсьен… Люсьен…

– Остался бы с нами, – закончила за меня Энджи с неизменным сарказмом. – Знаешь что, мама, ты с самого начала была против этого ребенка. Ты тоже, Марк. Вы хотели, чтобы я тихо съездила в клинику и избавилась от плода, как делают очень многие беременные школьницы. Теперь вы своего добились. Или я не права?

Неправда. Я сумела полюбить Люсьена еще до его рождения.

– А затем ты решила, что из тебя получится мать лучше меня. Не волнуйся так, Марк мне все рассказал о том, как ты выжила его из дома, как ему приходилось приглядывать за Люсьеном, кормить и купать его, пока ты молилась за весь гребаный мир. Ты стала любимой святой матерью для них, но не для Люсьена.

Марк встретился со мной взглядом. Конечно, они разговаривали в машине.

– Марк все мне рассказал о том, как он позвонил, а Люсьен, мой сын, рыдал по телефону, потому что он остался один в доме.

Энджи разрыдалась. Это было невыносимо. Мне с трудом удавалось понять, о чем же она говорит.

– Ты заверяла меня, что будешь о нем заботиться. Ты мне обещала. Ты говорила, что в Велле с ним ничего не случится. Я точно помню, что ты мне говорила. Ты должна была сказать мне, что не справляешься, когда я тебе звонила.

– Не следовало разрешать тебе уезжать, не оставив нам контактного телефона… – начал Марк.

Но Энджи его перебила. Гнев придал последовательности ее словам:

– Почему ты вообще возомнила, что сможешь стать лучшей матерью ему, чем была мне?

– Энджи!

Марк подошел и занял место рядом с ней. Его рука легла на плечо Энджи.

– Не сейчас. Не надо об этом сейчас. Давай лучше поговорим о похоронах, а затем разойдемся. Ты же ради этого сюда приехала…

Я стояла с пригоршней битого стекла в руках перед ними, обнимающимися. Я не могла смолчать. Надо, чтобы они услышали правду.

– Энджи, ты сама знаешь, что я любила Люсьена. Когда тебе… нездоровилось…

– Когда я была обдолбанной, под кайфом… Ну, скажи это, мама!

– Когда ты принимала наркотики, я пыталась…

– Заменить ему мать.

Горечь постепенно утомилась и теперь свернулась клубком перед камином. Вот так мы и сидели втроем: я – на полу, опершись спиной о стену, Марк и Энджи – на диване, и обсуждали предстоящие похороны шепотом, словно боялись разбудить дремлющую горечь. Марк предложил похоронить Люсьена на кладбище при церкви в Литтл-Леннисфорде.

– Это англиканская церковь, – сказал он. – Там будет безопаснее всего. В конечном счете, это единственное, во что никто из нас не верит.

Вести из внешнего мира доходили до меня главным образом через посредничество Марка и стоящего у дверей полицейского. Полиция разогнала лагерь последователей Розы, прежде занимавших всю землю на обочинах главного шоссе. До этого непрошеные гости привязывали свои раскладные палатки к кустам живой изгороди, ломали ветки боярышника с едва набухшими почками, давили колесами своих автофургонов первые подснежники. Я видела этих людей мельком, когда меня везли в полицейский участок. Узнав меня, толпа начала скандировать: «Узри Розу Иерихона!»