Ариэль С. Уинтер - Смерть длиною в двадцать лет

– Я сейчас зачту вам завещание, но со всеми вопросами прошу подождать до конца чтения. Потом мы сможем еще раз перечесть его, строчку за строчкой – или все вместе, или индивидуально. Я прошу вас всех, независимо от событий, произошедших в прошлом, не впадать в возбуждение и не озвучивать никаких решений. Все это вы можете сделать позже, а сейчас лишь отнимете у нас время. – Он произнес эти слова, глядя на нас исподлобья, как судья, выносящий приговор. – Впрочем, я не думаю, что здесь могут возникнуть какие-то неприятные моменты. Это простое завещание, и, к моей безграничной печали, представителей фамилии Хэдли, как мы с вами видим, осталось совсем мало. – Он взял со стола бумаги и постучал ими о стол, чтобы выровнять стопку.

Джозеф сидел, напряженно ссутулившись на своем стуле, ноздри его раздувались, отчего верхняя губа некрасиво подтянулась к носу, а на щеках обозначились две ямочки. Невеста не сводила с него глаз, придерживала за локоть.

Палмер начал зачитывать завещание:

– «Я, Куинн Розенкранц, урожденная Хэдли, находясь в здравом уме и твердой памяти, торжественно заявляю, что настоящая бумага является моим последним завещанием, подписанным мною в этот четверг, 12 июня 1941 года и содержащим распоряжения относительно распределения моего движимого и недвижимого имущества. Это завещание отменяет юридическую силу всех предыдущих завещаний…»

Палмер зачитал несколько страниц такого монотонно-унылого текста, часть которого была посвящена вопросам опеки над Джозефом в случае смерти Куинн, если бы таковая случилась на момент, когда он был еще несовершеннолетним подростком. Я был упомянут в списке четвертым – после бабушки Куинн Сэлли Хэдли, которая умерла позже, в 45-м году, после тети Элис и после Конни Уилсон, которая заерзала на своем стуле, когда прозвучали касающиеся ее слова завещания, призванные, как, должно быть, ей казалось, явиться для меня болезненным уколом.

Вся наличность, все акции, облигации и страховые полисы и прочие ценные бумаги общей стоимостью примерно в два миллиона долларов – все это отходило Джозефу в случае, если он на момент принятия наследства будет совершеннолетним, а в случае, если еще не будет, – в трастовый фонд под попечительством Палмера и старших дам Хэдли. Дом тоже переходил во владение Джозефа, а вот его содержимое доставалось Джозефу только после того, как тетя Элис заберет оттуда интересующие ее вещи.

Как и сказал Палмер, завещание было очень простым. Если не считать одного пункта. В случае если смерть Джозефа опередила бы смерть Куинн, имущество распределилось бы между наследниками в том же порядке, в каком это было указано, только на месте Джозефа был бы я.

– «…согласно законодательству штата Мэриленд и законодательству Соединенных Штатов Америки. Подписано Куинн Розенкранц в четверг, 12 июня 1941 года, засвидетельствовано Фрэнком Палмером-ст. и Фрэнком Палмером-мл. в четверг, 12 июня 1941 года».

Палмер прочистил горло и вытер рукой рот, потом затянулся своей сигаретой и собрал бумаги в стопку. В комнате повисла неловкая навязчивая тишина. Я был потрясен. Сам факт, что Куинн вообще включила меня в завещание, явился для меня шоком, но то, что я числился там четвертым в очереди на все ее имущество, просто опустошило мой мозг. Впрочем, у Куинн были все основания полагать, что Джозеф все-таки переживет ее, так что назначение меня в наследники второй очереди, скорее всего, было не более чем просто доброжелательным жестом в мой адрес. И ради этого Палмер заставил меня тащиться в такую даль с Западного побережья. Не надо было ему этого делать.

Тягостная тишина продолжалась, все понимали, что первым нарушить ее полагается Джозефу – ведь это он только что получил в наследство громадные деньжищи. Но он сидел все с той же натужной гримасой на лице, вперив застывший отсутствующий взгляд куда-то перед собой, по-видимому, с негодованием переваривая то, что касалось моего места в завещании. Его невеста, я и Конни нетерпеливо ерзали на своих стульях, тогда Палмер снова шумно прочистил горло и встал, держа в одной руке папку, в другой – сигарету. Я тоже встал, так что замороженный взгляд Джозефа теперь приходился куда-то в область моего ремня.

– Мой секретарь уже сегодня сможет выдать вам копии завещания, – сказал Палмер и, подойдя к Джозефу, положил руку ему на плечо, но это не вызвало никакой реакции. Тогда он наклонился, и я расслышал, как он спросил: – Джо, ты в порядке?

Джо ничего не ответил. Ну да, конечно, он же теперь был таким крутым парнем.

– Джо, мы с тобой можем индивидуально обсудить завещание в любое время.

По-прежнему никакой реакции. Палмер перевел вопросительный взгляд на невесту, но та строго покачала головой. Тогда Палмер сказал:

– Если хочешь, Джо, мы можем сделать это прямо сейчас, или назначь время нашей встречи через моего секретаря, но очень важно, чтобы у тебя была копия завещания.

Потом Палмер посмотрел через весь длинный стол на меня, и я, словно очнувшись, направился к выходу. Уже в дверях я услышал, как Джозеф сказал:

– Нет, не сейчас. Наверное, после того, как мы поженимся.

То есть мой собственный сын даже не хотел говорить что-либо в моем присутствии. Не важно, что он думал обо мне и о моих поступках (если уж на то пошло, я сам готов признаться, что они не всегда были хорошими), но не желать даже разговаривать в моем присутствии – это был уже перебор!

– Джо, завещание…

– Когда мы поженимся, – повторил он, а что он сказал дальше, я не знаю, потому что вышел.

Следом за мной вышел и Палмер.

– Шем! – окликнул меня он и, когда я обернулся, сказал: – Я очень сожалею.

– Сожалеете о чем?

– О смерти Куинн. Это не я должен вас хоронить, а вы меня.

– Я позабочусь, чтобы на моих похоронах кто-нибудь напомнил вам об этом.

– Пункт, касавшийся опеки над Джозефом, был недоброжелательным по отношению к тебе. Я советовал ей не делать этого.

– Теперь это спорный пункт.

– Я все-таки хотел, чтобы ты знал мое отношение. Но ведь ты же вряд ли рассчитывал, что это завещание так или иначе поправит твое финансовое положение?

– Не так или иначе, а я вообще на него не рассчитывал.

– До такой степени, чтобы даже не присутствовать на похоронах?

Я улыбнулся, но ничего не сказал, только подумал: «Ага! Так вот ради чего ты заставил меня притащиться в такую даль?»

Он взял меня за руку чуть выше локтя. От меня разило спиртным, и он наверняка унюхал. Ну и что? Может же человек немного выпить?

– А знаешь, она все-таки любила тебя.

– Спасибо, что так думаете.

Он оглянулся на конференц-зал, потом сказал:

– Я буду у себя в кабинете еще час. Подожду, когда подготовят копии завещания. – И, попыхивая сигареткой, удалился.