Маркус дю Сотой - О том, чего мы не можем знать. Путешествие к рубежам знаний

Возможно, принцип неопределенности представляет собой нечто большее, чем просто выражение того, чего мы не можем знать. Он выражает скорее пределы определения некоей концепции. В этом смысле он согласуется с описанием электрона при помощи волновой функции, которое вообще не предполагает, что электрон имеет какое-либо точное положение в пространстве до наблюдения. Сам Гейзенберг сформулировал следующую точку зрения на головоломку о том, что представляет собой реальность:

Я считаю, что возникновение классической «траектории» можно четко определить следующим образом: « траектория» возникает только благодаря тому, что мы ее наблюдаем [63].

Что на самом деле говорит нам принцип неопределенности Гейзенберга – серьезный вопрос. Означает ли он, что мы никаким образом не можем узнать точное положение и импульс электрона в один и тот же момент? Или же что они вообще не существуют? Дело не в том, что мы не можем их узнать, а в том, что эти параметры вообще не имеет смысла определять для электрона. Наблюдение есть творение.

Некоторое время я никак не мог поверить, что такие фундаментальные свойства, как положение и импульс, возникают, только когда их измеряют. Импульс электрона может измениться после его вылета из узкой щели, но должен же он иметь какое-то точное значение даже до того, как мы его измерим? Я могу согласиться с тем, что мы не знаем этого значения, пока не определим этот импульс при помощи измерительных приборов, но такого, что остается неизвестным, пока не будет измерено, вообще на свете немало. Однако квантовая физика уверяет нас, что такая вера в существование точного значения до измерения ошибочна. Свойства частицы создаются именно нашим взаимодействием с системой. Возможно ли, чтобы наш акт измерения создавал реальность этой частицы?

Я не одинок в своих сомнениях. Например, Эйнштейн был одним из тех, кто пытался оспорить идею о том, что параметры, подобные положению и импульсу, остаются неопределенными до тех пор, пока они не будут наблюдаться. Конечно, говорил он, когда частица летит в вакууме, такие свойства на самом деле должны иметь явные значения. Мы можем не знать, чему они равны, или располагать приборами или математическими методами для их определения, но они в любом случае существуют, они в любом случае осмысленны. Не следует смешивать эпистемологию с онтологией. Даже если мы не можем одновременно знать положение и импульс (эпистемология), это не значит, что они не существуют (онтология).

Однако мне пришлось расстаться с такой интуитивной верой в существование объектов до измерения, когда я прочитал о замечательной теореме Белла, которую открыл в 1964 г. североирландский физик Джон Белл. Его теорема объяснила, почему некоторые свойства частицы не могут существовать до того, как они будут измерены. Если попытаться заставить их существовать до измерения, приходишь к противоречию. Как показал Белл, поскольку система не знает заранее, какие именно измерения мы решим произвести, то присвоить свойствам значения, которые учли бы все возможные измерения, невозможно без получения результатов, противоречащих известным нам теоретическим и экспериментальным данным. Это все равно что решать головоломку судоку, которая содержит ошибку. Как ни старайся вписать во все клетки правильные значения, все равно получается столбец или строка, содержащие два одинаковых числа.

Поскольку с математической точки зрения теорема Белла совершенно неопровержима, мне пришлось согласиться с тем, что измерение, по-видимому, действительно создает свойства частицы. Но у меня все еще остаются сильные сомнения в том, что результат акта измерения столь случаен, как уверяет нас современная теория.

Теорема Белла означает, что следует смириться с неизбежным и признать, что квантовая игральная кость не брошена, пока на нее никто не смотрит. Только измерение останавливает качение кости и заставляет ее решить, какой стороной она выпала. Но так ли случаен результат, как предполагает квантовая физика? Я знаю, что поведение моей игральной кости из казино на самом деле не вполне случайно. То, какой стороной падает кость, в конечном счете определяет некий физический механизм. Я подозреваю, что дело может обстоять таким же образом и с излучением моей банки урана.

Признаюсь, что у меня есть тайное подозрение, что квантовая физика – лишь временный мостик на пути к более полному пониманию поведения фундаментальных частиц. Наверняка, как и в случае игральной кости, должен существовать какой-то механизм, решающий, когда кусок радиоактивного урана испустит очередную альфа-частицу или в какой участок детектора попадет электрон, пролетевший через двойную щель.

Эйнштейн явно придерживался того же мнения, что и выражает его знаменитое высказывание:

Квантовая механика, несомненно, впечатляет. Но внутренний голос говорит мне, что это еще не окончательная истина. Эта теория дает нам многое, но почти ни на шаг не приближает нас к тайне Всевышнего. Во всяком случае, я убежден, что в кости Он не играет [64].

Он считал, что за этой завесой, которая кажется нам непроницаемой, должна скрываться какая-то объективная реальность. Он верил, что должны существовать еще меньшие шестеренки, определяющие результаты измерений, даже если мы и не в состоянии до них добраться.

Повторюсь, что в этом отношении я согласен с Эйнштейном. Я уверен, что существует какой-то внутренний механизм – даже если он пока что нам и неизвестен, – который определяет результат, взаимодействуя с измерительным прибором. Я готов признать, что такой механизм может производить результаты, соответствующие модели случайности, так же как моя игральная кость. Но что-то, определяющее эти результаты, должно существовать. Может быть, в частицах находящегося в моей банке урана установлены микроскопические часы: если в момент измерения секундная стрелка находится между 0 и 30, то уран испускает излучение; если стрелка находится между 30 и 60, то излучение не регистрируется.

Если такие внутренние часы существуют, то, как мы увидим далее, они должны представлять собой в высшей степени замечательный механизм, причем противоречащий другому аспекту здравого смысла. Мне кажется, что такой механизм должен располагаться вблизи банки с ураном. Он может быть внутри частиц, содержащихся в уране, и быть так мал, что мы не сможем его увидеть. Возможно, мы никогда не сумеем его исследовать. Проблема заключается в том, что сценарий, впервые придуманный Эйнштейном и его коллегами Борисом Подольским и Натаном Розеном, показал, что, если бы такой механизм существовал, его можно было бы переместить хоть на другой край Вселенной и расположить сколь угодно далеко от моего куска урана. Возможно, это и так, но представляется весьма удивительным, что если нечто подобное скрытым часам, которые принимают решение о моменте испускания ураном альфа-частицы, существует, то оно представляет собой механизм, охватывающий всю Вселенную.