Энтони Бивор - Сталинград

Советский посол в Берлине Владимир Деканозов разделял убеждение Сталина в том, что это лишь продолжение дезинформационной кампании, начатой англичанами. Он даже отмахнулся от доклада своего собственного военного атташе о том, что вдоль советско-германской границы развернуты 180 дивизий. Деканозов, выходец из Грузии, был ставленником Лаврентия Берии и занимал высокую должность в НКВД, в международных делах он совершенно не разбирался. Остальные сотрудники советской дипмиссии, хотя и не осмеливались выражать свои взгляды слишком открыто, не сомневались в том, что Гитлер планирует вторжение. Они даже переправили в Москву сигнальный экземпляр немецко-русского разговорника, предназначенного для солдат, который тайно передал в советское посольство немецкий коммунист, работник типографии. В этом разговорнике были такие полезные фразы, как «Сдавайся!», «Руки вверх!», «Где председатель колхоза?», «Ты коммунист?» и «Буду стрелять!».

На настойчивые звонки на Вильгельмштрассе Валентину Бережкову отвечали одно: «Риббентропа нет, и когда он будет, неизвестно». [7]В полдень Бережков попытался действовать через другого высокопоставленного чиновника, начальника политического отдела. То, что он услышал, не предвещало ничего хорошего. «Кажется, в ставке фюрера проходит какое-то важное совещание. По-видимому, все сейчас там». Однако министр иностранных дел Германии не покидал Берлин. Риббентроп готовил инструкцию для немецкого посольства в Москве, помеченную грифом «Срочно! Сверхсекретно!». На следующий день рано утром, примерно через два часа после начала вторжения, посол граф Фридрих Вернер фон Шуленбург должен был вручить советскому правительству ноту с обвинениями, ставшими поводом для объявления войны.

Субботний день в Берлине перешел в вечер, а приходившие из Москвы запросы становились все более настойчивыми. Бережков звонил на Вильгельмштрассе каждые полчаса, но в министерстве ему по-прежнему отвечали второстепенные сотрудники. Из открытого окна своего кабинета он видел старомодные каски полицейских, охраняющих здание посольства. По вечерней Унтер-ден-Линден прогуливались берлинцы. В контрасте мира и возможной войны было что-то нереальное.

Пассажирский поезд Берлин—Москва должен был как ни в чем не бывало проехать мимо застывших в готовности немецких войск и пересечь границу.

В Москве советский министр иностранных дел Вячеслав Молотов вызвал графа фон Шуленбурга в Кремль. Немецкий посол, лично проследив за уничтожением секретных документов, отправился на встречу, назначенную на половину десятого вечера. Ему были предъявлены доказательства военных приготовлений, но Шуленбург не признал, что Германия готовит вторжение. Он лишь выразил удивление тем, что Советский Союз не желает понять сложившуюся ситуацию, и отказался отвечать на все вопросы до тех пор, пока не проконсультируется с Берлином.

У Шуленбурга, дипломата старой школы, разделявшего убеждение Бисмарка о том, что Германии ни в коем случае не следует воевать с Россией, имелись все основания удивляться полному неведению Кремля. Больше двух недель назад он пригласил находившегося в то время в Москве Деканозова пообедать вдвоем и, оставшись с ним наедине, предупредил о планах Гитлера. Очевидно, старый граф посчитал себя свободным от всяких обязательств перед нацистским режимом после того, как фюрер солгал ему, заявив, что не имеет никаких замыслов насчет России. [8]Однако Деканозов, ошеломленный откровением германского посла, тотчас заподозрил какой-то подвох. Сталин, отреагировавший на это известие так же, взорвался на заседании политбюро: «Теперь дезинформация вышла на уровень посольств!» [9]Советский вождь был убежден в том, что большинство предупреждений являются «английскими провокациями» – частью заговора, задуманного Уинстоном Черчиллем, заклятым врагом СССР, с целью втравить русских в войну с Германией. Перелет Гесса в Шотландию еще больше укрепил его подозрения.

Сталин, до субботы не веривший в возможность немецкого вторжения, по-прежнему панически боялся спровоцировать Гитлера. Геббельс вполне обоснованно сравнивал советского лидера с кроликом, завороженным взглядом удава. От пограничников непрерывным потоком поступали донесения о том, что в лесах за границей прогреваются двигатели танков, что немецкие саперы наводят переправы через реки и убирают стоявшие перед позициями заграждения из колючей проволоки. Командующий Киевским особым военным округом предупреждал, что война начнется в течение ближайших нескольких часов. Приходили сообщения о том, что находившиеся в балтийских портах немецкие корабли неожиданно прекратили погрузку и вышли в море. И все же Сталин, тоталитарный диктатор, не мог смириться с мыслью, что события вышли из-под его контроля.

Поздно вечером, после долгих споров у себя в кабинете с высшими руководителями Красной армии, он все-таки согласился направить в штабы всех военных округов зашифрованную директиву: «В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий. Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». [10]Командование Военно-морского флота и некоторые высшие военачальники Красной армии самовольно нарушили приказ Сталина, запрещавший приводить в боевую готовность подчиненные им силы. Но все же в большинство частей директива от 21 июня с предупреждением, отправленная уже после полуночи, поступила слишком поздно.

В Берлине Бережков по мере того, как приближалась ночь, терял надежду дозвониться до Риббентропа. И вдруг в три часа пополуночи раздался звонок. «Герр рейхсминистр фон Риббентроп, – объявил незнакомый голос, – ждет советских представителей в своем кабинете в Министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе». Бережков попытался было объяснить, что потребуется какое-то время, чтобы разбудить посла и приготовить машину.

«Машина рейхсминистра уже у вашего посольства. Министр желает встретиться с советскими представителями немедленно», – послышалось на том конце провода.

Выйдя из посольства, Деканозов и Бережков увидели черный лимузин. У открытой дверцы стоял сотрудник Министерства иностранных дел в парадной форме, рядом с водителем сидел офицер СС. Машина тронулась. Бережков отметил, что за Бранденбургскими воротами в небе над верхушками деревьев Тиргартена уже занимается рассвет. Заканчивалась самая короткая ночь в году.