Юрий Штридтер - Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя

Как в рецензиях на отдельные произведения, так и в литературных обзорах общего характера, Белинский неоднократно сравнивает Булгарина с Загоскиным и констатирует наличие многочисленных параллелей [986]. Оба автора много создали, оба – каждый своим первым романом – вызвали «фурор», сочинения обоих необоснованно вознесли на «седьмое небо» или точно так же необоснованно изображали их вовсе ничего не стоившими, оба становились всё слабее с точки зрения результатов, и оба со временем оказались по существу забытыми [987]. Рецензируя более поздний роман Загоскина, Белинский расширяет сравнение между этим автором и Булгариным до принципиального критического рассмотрения традиции романа. Он полагает, что настоящий роман создан и «открыт» лишь Скоттом. Ранее только «исключение», «Дон-Кихот», был истинным романом, в то время как Лесажа и англичан (до Скотта) переоценивали. Постольку мнение Белинского, высказанное в 1842 г., похоже на позицию рецензента в «Телескопе», сформулированную в 1832 г., вот только наряду с историческим романом Скотта принимается как роман и относящаяся к современности сатира Сервантеса. Отход от жёсткой фиксации на «историческом» типе романа становится явным только при оценке традиции русского романа. Существовавший до сих пор русский роман, полагает Белинский, делится на два «разряда». К первому он причисляет «Бурсака» и «Двух Иванов» Нарежного (то есть, очевидно, сочинения сатирического и нравоописательного характера) и три романа И. Лажечникова «Последний новик») 1831–1833, «Ледяной дом» 1835 и «Басурман» 1838 гг. Все книги построены на сюжетах из русской истории. Эти пять произведений написаны талантливо и живо. К этому «разряду» можно с оговоркой причислить и «Юрия Милославского» Загоскина. Ко второму «разряду» Белинский причисляет направление, которое ранее называли «нравоописательным» или «нравственно– сатирическим», теперь же большей частью называют «моральным». Он начинается с Булгарина, усиливался Загоскиным и был продолжен другими. Его следует полностью отвергнуть как устаревший, равно как и театрально-патетические (Марлинского) и романтически-сентиментальные (Полевого) романы [988]. Следовательно, в противоположность рецензии 1832 г. Белинский отнюдь не фиксирует роман на изображении минувшего. Решающую роль играет, удалось ли наглядное, жизненное изображение (прошлого или настоящего, сатирическое или несатирическое). Отвергнуть же следует все те романы, которые заменяют или искажают соотнесённость с жизнью моральными примерами, театральными жестами, ложной сентиментальностью, а также безжизненным историческим драпированием.

В качестве аргумента против этих устаревших романов Белинский вновь и вновь приводит «Мёртвые души». Роман Гоголя «убил» два «ложных» направления предшествующего русского романа, театральный идеализм и сатирический дидактизм [989]. Тем и объяснялась хула соответствующих авторов в адрес произведения Гоголя. В другой рецензии, но в сходном контексте, Белинский приводит прямую цитату Булгарина, который в своей полемике против сатиры Гоголя превозносит своего собственного «Выжигина» как образцовый пример патриотического и морального описания нравов потому, что в этом романе наряду с пороками всегда изображены и добродетели, наряду с дурным помещиком хороший, наряду с продажным судьёй честный и т. д. Против этого Белинский возражает, что такие абстрактные шаблоны, снабжённые, как этикетками, именами со значением не могли ни изобразить нравы, ни улучшить их. Время, когда ещё можно было писать с помощью столь простых «рецептов», окончательно прошло, особенно благодаря Гоголю [990]. В этом изменении притязаний Белинский усматривает и главную причину мнимого «кризиса» русского литературного производства, на который так часто жаловались около 1840 г. Верно, что производство сильно снизилось в чисто численном отношении. Но нельзя забывать, что в то время, когда каждый роман с именем русского автора ощущался как нечто новое и его приветствовали читатели и критики, даже малоодарённым авторам было легко писать романы. Сегодня устанавливаются более строгие критерии, и тот, кто хочет предложить нечто новое, должен быть гением или, по меньшей мере, большим талантом. А они всегда были редки. Следовательно, количество снизилось в основном потому, что возросли качество, а с ним и требования. Но это, несомненно, означает выигрыш [991].

Для разъяснения этого изменения Белинский охотно и часто приводит в пример «Выжигина». Никто не мог оспаривать, что роман Булгарина обрёл необычный успех. Успех – это ещё не безусловное ручательство за качество, но почти всегда он свидетельствует о том, что сочинение соответствует подлинной потребности времени. И Булгарин это и сделал, как задолго до него и подобно ему поступил Сумароков, а вскоре после «Выжигина» – Загоскин. Они точно так же, как и Булгарин, не обладали большим литературным талантом, но, несмотря на это, способствовали развитию русской литературы [992]. Правда, «Выжигин» был не первым русским романом, так как до него был Нарежный и даже уже «Евгений» Измайлова, которому подражал Булгарин (чисто полемическое утверждение, намеренно сконструированное Белинским) [993]. Но русский читатель романов, привыкший тогда к «восковой литературе», охотно принял подражание иностранным образцам, выдававшее себя за оригинальную и народную литературу, как нечто встретившееся ему впервые и оригинальное [994].

Как бы резко Белинский не полемизировал против Булгарина, он снова подтверждает, что именно с «Выжигиным» произошло необычное обращение русской литературы к роману, поворот, которому не мог противиться даже Пушкин, и который продолжался примерно с 1829 по 1836 гг. Царила «мода на романы», более того, подлинная «романомания» [995].

Благодаря своему большому успеху у публики «Выжигин» решающим образом дал толчок дискуссии о романе, как и созданию отечественных романов, правда, благодаря этому осуждению притязания публики и критики к русскому роману, на краткое время возросли настолько, что собственное произведение Булгарина уже очень скоро оказалось полностью ущербным и устаревшим. Так Белинский мог сказать, хотя и с полемической насмешкой, но верно, что, по сути дела, как раз необычный успех «Ивана Выжигина» самого автора и погубил.

Так критические замечания Белинского 40-х гг. завершают картину дискуссии вокруг «Выжигина». Эта дискуссия показывает, что самый существенный вклад «Выжигина» в распространение плутовского романа в России состоит в его успехе, недолгом, но привлекшем (всеобщее) внимание. Благодаря «Выжигину» тип плутовского романа стал на краткое время вызывавшей наибольшее внимание формой русской прозы, более того, русской литературы вообще. Но «Выжигин» (а с ним и весь тип романа) смог лишь недолго удерживать это господствующее положение. И если он со своим успехом начинает период «романомании», то в этот период однозначно преобладают не романы его собственного типа, а «исторические романы». Правда, благодаря сенсационному успеху «Выжигина» у публики в данный момент возрастает спрос на русские плутовские романы или романы о нравах, но удовлетворение этого спроса находится на крайне низком литературном уровне и продолжается недолго потому, что и у широкой читающей публики «исторический» роман находит всё больший отклик.