Анри Лефевр - Производство пространства

В таких условиях протекает «экономический» процесс, уже не укладывающийся в рамки классической политической экономии и путающий все расчеты экономистов. «Недвижимость» (вместе со «строительством») из вторичного оборота, вспомогательной и долгое время отсталой ветви промышленного и финансового капитализма превращается в явление первостепенной важности. Неравномерно : по-разному в разных странах, в зависимости от конъюнктуры. Закон неравномерного роста и развития не только не утратил силу, но, наоборот, становится всемирным или, вернее, возглавляет глобализацию (мировой рынок).

Долгое время операции с недвижимостью имели для капитализма второстепенное значение. Во-первых, земля, участки для застройки принадлежали остаткам отошедшего в историю класса, во-вторых, эта ветвь производства была отдана на откуп ремесленным предприятиям. Ныне ситуация в этой ветви, в этом секторе изменилась почти повсюду, и особенно в крупных промышленно развитых странах. Капитализм завладел землей; он придал ей движение , и данный сектор постепенно становится центральным . Почему? Потому что это сектор новый, а значит, менее зависимый от препятствий, насыщений, разного рода трудностей, тормозящих старые виды промышленности. Капиталы перетекают в производство пространства, покидая производство классического типа – производство средств производства (машин) или потребительских благ. Этот процесс ускоряется при малейшем признаке ослабления активности в «классических» секторах. Бегство капиталов в один сектор с благоприятными условиями может нарушить хрупкий механизм саморегулирования капитализма. Тогда в дело вступает государство. Что отнюдь не приводит к исчезновению производства пространства как сектора промышленности, предполагающего наличие иных оборотов, но стремящегося сместить главные сферы деятельности организационного капитализма. Ибо его организационная способность (ограниченная, но реальная) может реализоваться только и исключительно благодаря пространству.

Итак, случается, что сферу недвижимости довольно жестко призывают к порядку. Операции с недвижимостью, риелторское производство и спекуляция, почти сливающаяся с промоушеном, колеблются между ролью вспомогательного ускорителя, резервного средства усиления, то есть регулятора, и господствующей функцией. Тем самым сфера недвижимости включается в общую неравномерность (роста) и секторизацию (экономики как глобальной реальности). Но она сохраняет свою основную функцию: функцию борьбы против тенденции к снижению средней нормы прибыли. Уровень прибыли в строительстве (частном или общественном) был и до сих пор остается выше среднего. Инвестиции в недвижимость, то есть в производство пространства, пока содержат более высокую долю переменного капитала по сравнению с капиталом постоянным. Доля постоянного капитала остается низкой, несмотря на значительные инвестиции и технический прогресс. Здесь до сих пор много мелких и средних предприятий; к земляным и трудоемким работам привлекается многочисленная рабочая сила (в основном иностранная). Отсюда – образование совокупной прибавочной стоимости, которая увеличивает общую совокупность капиталов, но частично отходит строительным предприятиям, промоутерам, биржевикам. Что касается затруднений, связанных со слишком медленным моральным износом продуктов, что сдерживает ускорение капиталооборота, то их преодолевают самыми разными способами. Мобилизация, приведение в движение пространства идет бешеными темпами, приводя иногда к саморазрушению пространств, и старых и новых. Инвестиции и спекуляция не способны остановиться и даже замедлиться: это дьявольский замкнутый круг.

Стратегия пространства, даже помимо военно-политических проектов, связана с большим риском. Она уничтожает будущее во имя сиюминутных интересов, а настоящее – во имя запрограммированного, однако весьма неясного будущего.

Мобилизация пространства с целью его производства имеет свои строгие требования. Как известно, она начинается с земли, которую следует для начала вывести из собственности традиционного типа, из наследственного владения, лишить устойчивости. Процесс этот сопряжен с трудностями и уступками владельцам (земельной рентой). Затем мобилизация захватывает пространство в целом, недра и надземные объемы. Все пространство должно обладать меновой стоимостью . Но обмен предполагает взаимозаменяемость. Возможность обмена некоего блага превращает его в товар, аналог мешка сахара или угля; она требует, чтобы этот товар можно было сравнить с другими благами и даже всеми благами данного вида. «Товарный мир» со своими особенностями распространяется с вещей и благ, произведенных в пространстве, с их оборота и потоков, на пространство в целом, которое тем самым приобретает (кажущуюся) автономную реальность вещи или денег.

Меновая стоимость (Маркс, вслед за «классиками», показал это применительно к продуктам-вещам) выражается в деньгах. Прежде продавали или брали в аренду некую земельную площадь. Сегодня покупают и продают (чаще, чем арендуют) объем: квартиру, жилое помещение, комнаты, этажи, террасы, различные элементы инфраструктуры (бассейн, теннисный корт, парковку). Каждое обмениваемое место включается в цепь торговых операций – предложение и спрос, формирование цены (цены сохраняют связь – впрочем, достаточно гибкую – с «производственными затратами», то есть со средним временем общественного труда, затрачиваемого на производство). Здесь, как и в других областях, эти отношения нарушаются и усложняются в силу многих факторов, прежде всего спекуляции. «Ценовая истина» размывается; цены отклоняются от стоимости и производственных затрат; механизм законов стоимости, спроса и предложения – или, если угодно, желательности и наценки, если прибегать к немарксистской терминологии, – искажается. Мошенничество становится законом, правилом игры, тактикой.

Необходимый уровень сопоставимости был достигнут благодаря производству почти тождественных «ячеек». Кто этого не знает? Нас все меньше и меньше удивляет этот факт. Он кажется «естественным», хотя и остается почти без объяснения, а его внешняя «естественность» как раз и нуждается в объяснении. Гомогенность торжествует. У человека, переходящего из одного помещения в другое, из одной «ячейки» в другую, создается впечатление, что он возвращается «домой» (как выражается «пользователь»). Благодаря теории и практике «блоков» появилась возможность бесконечно повторять эту «ячейку», взяв ее за «образец». Пространство производится и воспроизводится постольку, поскольку оно воспроизводимо. Вертикаль, независимость объемов от изначальной земли с ее особенностями были в буквальном смысле слова произведены (Ле Корбюзье с помощью столбов и свай оторвал выстроенный объем от земли, вынес его в абстракцию под тем предлогом, что помещает его в воздух, в солнечный свет). В то же время с объемом обращаются в точности как с плоскостью, как с набором «планов», без учета времени. Исчезает ли время в этой вознесенной вверх, вертикальной, визуализированной абстракции? Не совсем. Тем не менее все «потребности» – о которых так много говорят – должны пройти через гнет или, вернее, через фильтр пространства. На самом деле, если говорить честно, они являются его результатом, а не причиной: продуктами в квадрате. Взаимозаменяемость и ее правила, именуемые нормами, затрагивают не только поверхности и объемы, но и проходы и маршруты. Все в целом обосновывается на планах и рисунках пресловутым «графическим синтезом» тела и жеста в нарисованных проектах [164]. Все эти привычные для архитекторов и урбанистов графические изображения (планы, срезы, вертикальные проекции, наглядные картины, оживленные силуэтами и фигурками, и т. д.) функционируют как редукторы реальности, которую они якобы представляют, – реальности, которая, впрочем, есть лишь модальность общепринятого, то есть навязанного, «образа жизни» в определенной жилищной среде (коттедже или «крупном» многоэтажном ансамбле). Нормального, то есть нормализованного, образа жизни. В то же время отсылка к телу (модулор), фигурки и рекламная риторика в буквальном смысле «натурализуют» произведенное пространство, каким бы фиктивным оно ни было.