Анри Лефевр - Производство пространства

Разумеется, ни один проект не способен поддерживать строгое равновесие между всеми этими моментами, или формантами, пространства. Всякий проект делает упор либо на функцию, либо на форму, либо на структуру; но, каким бы образом ни был представлен изначально тот или иной момент, или форманта, остальные при этом не исчезают; наоборот: то, что предстает видимым вначале, превращается затем в видимость, лишь усиливая реальность остальных моментов. Быть может, именно в этом и состоит мастерство искусства в классическом смысле? Оно устарело как таковое, но не следует ли его подхватить и развить, подобно тому как мысль подхватывает и развивает философию?

При первичном анализе музыкального произведения оно распадается на три момента: ритм, мелодию, гармонию. Триединство обеспечивает возможность бесконечного производства, тогда как каждый момент по отдельности или любая бинарная оппозиция исчерпаемы. Произведения, построенные на одном-единственном моменте (например, только на мелодии или перкуссии), передаются и воспринимаются легче, чем любые другие, но очень монотонны и малопривлекательны. Великая классическая музыка сохранила единство всех трех моментов; однако каждый музыкант в каждом исполнении выводит один из них на первый план, акцентирует его, для того чтобы рано или поздно подчеркнуть значение остальных. Все это разнообразие эффектов можно проследить внутри одной музыкальной композиции, сонаты, симфонии. Акцентируя один аспект произведения, музыкант валоризирует его, дифференцирует, а не стремится уничтожить остальные во имя гомогенности. В результате возникает движение, а не стагнация: каждый момент непрерывно отсылает к другому, подготавливает, оживляет его. Соприсутствие материала (гамм, модальностей, тонов) и инструментов (фортепьяно, струнных, ударных и пр.) открывает множество возможностей и усиливает различия. Перед нами тенденция, обратная тенденции редукционистской, связанной с идеологией обмена и коммуникации.

Абстрактное пространство служит орудием господства, оно душит все, что в нем зарождается и стремится выйти за его пределы. Это не определяющая его черта, однако она отнюдь не вторична и не случайна. Смертоносное пространство убивает собственные (исторические) предпосылки, собственные (внутренние) различия, вообще любые (возможные) различия во имя утверждения абстрактной гомогенности. Негативность, являющаяся в гегельянстве атрибутом исключительно исторического времени, есть свойство абстрактного пространства, причем в двояком, вернее, удвоенном виде: она направлена против любого различия, как в современности, так и в сфере возможного. Чем объясняется эта смертельная способность? Ядерной угрозой? Неистовым разгулом техники? Вышедшей из-под контроля демографической ситуацией? Экономическим ростом, от которого предостерегает познание и к которому стремится власть? Экологическими проблемами? Или же разгулом смутных, подспудных сил, толкающих человеческий род и планету к самоуничтожению, тягой к смерти?

Разве важнее всего найти причину или мотив? Установив причину, мы отдадим дань старинному умозрительному инстинкту философов; пусть последние представители этого вида направляют свое внимание и интерес на важнейший с точки зрения онтологии аспект – экспликацию. Пусть они созерцают высшую Причину или Мотив – только уже не Бытия, а Небытия.

Не вернее ли будет, вместо того чтобы пытаться метафизически локализовать смертный приговор, который вынес себе «мир» (иудеохристианский, греко-римский, «сверхдетерминированный» капитализмом), подвергнуть анализу его орудие ? Ни один из «моментов» угрозы – ни атомная бомба, ни расхищение природных ресурсов, ни рост (демографический, экономический, продуктивистский) – не позволяет дать определение этому орудию: пространству. В нем сходятся все указанные выше причины и мотивы. Оно принимает их, включает их в себя и превращает в эффективные (рабочие) действия. Оно, и только оно – инструментальное пространство с только ему присущим воздействием и стратегической целью: уничтожением любого препятствия, истреблением любого различия.

На этом уровне выявляются как необходимость, так и недостаточность теории отчуждения. Понятие отчуждения оказывается ограниченным: оно всецело истинно, а потому не подлежит опровержению. Описанная и проанализированная нами ситуация полностью подтверждает теорию отчуждения – и делает ее до смешного ненужной. Какой смысл пригвождать к позорному столбу отчуждение как таковое и его частные проявления, если опасность и ужас достигли такой степени? Дело вовсе не в «статусе» этого понятия и либеральной (гуманистической) идеологии, а в совсем иных вещах.

Напомним несколько моментов сложной и незавершенной теории различия.

Теория различия покрывает всю сферу познания и рефлексии о познании. Она движется от осмысления к переживанию , то есть от понятия, лишенного жизни, к жизни, лишенной понятия. Наконец, она движется от логики к диалектике и сопрягает их, располагаясь в точке их соединения. Она соприкасается, с одной стороны, с теорией когерентности, то есть тождества (в пределе – тавтологического), а с другой – с теорией противоречий (в пределе – антагонистических).

Следует проводить два взаимосвязанных разграничения: между минимальным различием и различием максимальным ; и между различием индуцированным и различием продуцированным, произведенным . Первое разграничение относится к логике, второе – к теории диалектического процесса. В логико-математических множествах различие между 1 и 1 (первой и второй единицей) абсолютно минимально: вторая единица отличается от первой лишь порождающей ее итерацией. Напротив, различие между конечными кардиналами и ординалами, с одной стороны, и трансфинитными кардиналами и ординалами, с другой, является максимальным. Индуцированное различие принадлежит множеству или системе, возникшей в соответствии с определенным законом. Оно является ее составной частью; таково различие между последовательными элементами, порожденными итерацией или рекурренцией в числовых множествах. Таково разнообразие коттеджей в коттеджном пригороде или разнообразие пространств, отведенных под «инфраструктуру», или вариации моды в одежде, стимулируемые самой модой. Произведенное различие, напротив, предполагает разложение данной системы; оно возникает внутри нее, рождается из зияния, открывшегося с распадом какого-либо заграждения. Теория производства различий основана преимущественно на теории максимальных различий; то или иное множество производит вне своих границ другое, целиком отличное от него множество; множество целых чисел порождает множество чисел дробных, затем множество «неизмеримых» и трансцендентных чисел, и так вплоть до трансфинитных множеств. Логико-математический момент сопряжен с производством и индукцией. Повторения порождают различия, но все различия не эквивалентны. Качественное возникает из количественного – и наоборот.