Анри Лефевр - Производство пространства

Вернемся к нашему примеру, Венеции. Да, уникальное, чудесное пространство. Произведение искусства? Нет, у нее нет заранее начертанного плана. Она родилась из вод. Но не в единый миг, как Афродита, а постепенно. У ее истоков стояли вызов (природе, врагам) и цель (торговля). Пространство, отнятое у лагуны, с болотами, отмелями, выходами в открытое море, неотделимо от пространства более обширного – пространства торговых обменов, тогда еще не всемирных, но главным образом средиземноморских и восточных. Нужно было продолжать великий замысел, практический проект, поддерживать политическую касту, талассократию, торговую олигархию. Начиная с первых свай, вбитых в тину лагуны, каждое место было сначала спроектировано, а потом обустроено людьми – политическими «вождями», поддерживающей их группой, теми, кто трудился над реализацией проекта. Когда были удовлетворены практические требования, связанные с вызовом морю, – выстроен порт, судоходные каналы, – начались собрания, празднества, грандиозные ритуалы (бракосочетание дожа с морем) и архитектурные выдумки. Здесь прослеживается связь между местом, обустроенным коллективной волей и мыслью, и производительными силами эпохи. В это место было вложено много труда. Вбивать сваи, сооружать набережные и портовые постройки, воздвигнуть дворцы – это общественный труд, протекавший в тяжелых условиях и по велениям касты, широко пользовавшейся плодами этого труда. Разве за этим произведением не стоит производство ? Разве здесь возникает общественный прибавочный продукт, предвестник капиталистической прибавочной стоимости? С одной лишь разницей: в Венеции прибавочный труд и общественный прибавочный продукт реализовывались и тратились преимущественно на месте – в самом городе. Эстетическое использование прибавочного продукта в соответствии со вкусами людей щедро одаренных и, скажем прямо, в высшей степени цивилизованных, несмотря на свою жестокость, не может завуалировать его происхождение. Вся эта роскошь, угасающая сегодня, по-своему основана на повторяющихся жестах плотников и каменщиков, матросов и грузчиков. И патрициев, решающих свои повседневные дела. Но в Венеции все говорит, все поет о разнообразных удовольствиях, выдумке в празднествах, наслаждениях, пышных церемониях. Если уж придерживаться различия между произведением и продуктом, то различие это будет здесь иметь весьма относительное значение. Возможно, нам удастся обнаружить между двумя этими терминами более тонкую связь, чем та, что сводится к тождеству или оппозиции. Любое произведение занимает некое пространство, порождает его и оформляет. Всякий продукт, также занимающий некое пространство, перемещается в нем. Каковы отношения между двумя этими модальностями занимаемого пространства?

Даже в Венеции социальное пространство производится и воспроизводится во взаимодействии с производительными силами (и производственными отношениями). Производительные силы по мере своего роста не разворачиваются в уже существующем пространстве, пустом и нейтральном или же обусловленном только географией, климатом, антропологией и т. д. Нет никаких оснований настолько разделять произведение искусства и продукт, чтобы полагать трансцендентность произведения. А значит, есть надежда выявить диалектический процесс, в котором произведение проникает в продукт, а продукт не поглощает творчество, замыкая его в повторении.

Для объяснения социального пространства не достаточно ни природы – климата и местности, – ни предшествующей истории, ни «культуры». Кроме того, не существует причинно-следственной связи между ростом производительных сил и созданием некоего пространства или времени. Между ними действуют медиации и медиаторы – действия социальных групп, факторы познания, идеологии, репрезентаций. Подобное пространство содержит самые разные объекты, природные и социальные, сети и цепи, по которым осуществляется материальный и информационный обмен. Оно не сводится ни к предметам, которые содержит, ни к их сумме. Эти «предметы» суть не только вещи, но и отношения. В качестве предметов они обладают умопостигаемыми особенностями, очертаниями и формами. Общественный труд трансформирует их; он отводит им новое место в пространственно-временных комплексах, даже когда не нарушает их материального, естественного состояния – когда остров, залив, река, холм и т. д. остаются объектами природы.

Вот еще один пример, также взятый в Италии. Почему? Потому что в этой стране история докапиталистической эпохи особенно богата, а подготовка эпохи индустриальной особенно значима – пусть даже в XVIII–XIX веках ей пришлось расплачиваться за раннее развитие потерей темпа и относительным отставанием.

Тоскана. Примерно с XIII века городские олигархи (купцы, буржуа) начинают преобразования в сеньориальных доменах (латифундиях), приобретенных ими или доставшихся им по наследству. Они вводят на этих землях «испольную аренду»: место сервов занимают арендаторы-издольщики. Издольщик получает свою долю продукта; следовательно, он больше заинтересован в производстве, чем раб или серв. Процесс, который происходит в то время и который производит новую социальную реальность, опирается не только на город (городское) и не только на деревню, но на (диалектические) исторические отношения города и деревни в пространстве. Буржуазия хочет одновременно и накормить городских жителей, и вложить средства в сельское хозяйство, и получить в свое распоряжение всю территорию, и насытить рынок зерном, шерстью, кожей под своим контролем. Следовательно, она трансформирует местность и ландшафт согласно заранее обдуманному плану и единой модели: poderi , дома издольщиков, группируются вокруг дворца, куда при случае наезжает сам владелец и где проживает его управляющий. Между рoderi и дворцом тянутся кипарисовые аллеи. Что символизирует кипарис? Собственность, бессмертие, вечность. Кипарисовые аллеи вписываются в пейзаж, придавая ему глубину и определенный смысл. Деревья, линии аллей, пересекаясь, разграничивают и упорядочивают земельные владения. В ландшафте обозначается перспектива, получающая завершение на городской площади, среди очерчивающих ее архитектурных сооружений. Это пространство – порождение города и деревни в их взаимосвязи; именно это пространство высвободят, будут развивать и искать ему точное выражение художники (сиенской школы, первой в Италии).

В Тоскане, как и в других местах в эту эпоху (например, во Франции, к которой мы еще вернемся в связи с «историей пространства»), имело место не только материальное производство и появление новых социальных форм или же социальное производство материальных реальностей. Новые социальные формы не просто «вписались» в существующее до них пространство. Было произведено новое пространство, ни сельское, ни городское: оно стало результатом вновь сложившихся пространственных отношений между городом и деревней.