Анри Лефевр - Производство пространства

Тот факт, что существовала функциональная редукция реальности и познания общества, сейчас общепризнан, и все охотно критикуют эти функциональные редукции. Тем самым опускается или замалчивается другой факт – что структурализм и формализм по-своему также предлагают редуцированные схемы. Отдавать предпочтение одному понятию и экстраполировать его – это редукция; и, наоборот, редукция влечет за собой экстраполяцию. Нужно исправлять, компенсировать. Тут вовремя вступает идеология со своей болтовней («идеологическим дискурсом», если прибегнуть к этому жаргону) и злоупотреблением знаками, вербальными и иными.

Редукция может заходить далеко, даже отражаться на практике. Все люди, представители различных групп и классов, испытывают на себе – в разной степени – последствия многочисленных редукций, затрагивающих их способности, идеи, «ценности» и, в конечном счете, их возможности, пространства и тела. Редуцированные модели , выстроенные тем или иным специалистом, не всегда абстрактны как пустая абстракция; они выстроены в целях редуцирующей практики и при удобном случае способны навести порядок, сложить вместе элементы этого порядка. Например, в урбанизме и в архитектуре. Последствия «редуцированных моделей» – пространства, потребления, «культуры», как принято говорить, – испытывает на себе, в частности, рабочий класс.

Редукционизм ставит знание (аналитическое, не критическое), с вытекающими из него разграничениями и толкованиями, на службу власти. Эту идеологию, не называющую себя по имени, путают с «научностью», хотя она выходит за границы науки и отрицает познание . Редукционизм представляет собой научную идеологию par excellence : для закрепления редукционистской позиции достаточно перейти от методологии к догматике, а от нее, под прикрытием науки, – к практике единообразия .

Методологически любой научный подход начинается с редукции. Одна из бед специалиста заключается в том, что он не выходит за ее рамки: он погружается в редукцию, черпает в ней счастье и уверенность. Специалист, выделивший себе «поле» и мало-мальски потрудившийся его обработать, уверен, что на этом поле что-нибудь да вырастет. То, что он находит и выращивает, определяется локальными координатами его специальности и его местом на рынке знания. Но этого специалист как раз знать не желает. По отношению к редукции, основополагающей в его области, он занимает позицию самооправдания, то есть отрицания.

А какая специальная наука не имеет дела с пространством, непосредственно или опосредованно?

a) Каждая специальность, как мы уже знаем, занимает свое ментальное и социальное пространство; она определяет его достаточно произвольно, вычленяет во множестве «природа – общество» и частично маскирует операцию «вычленение – сборка» (вычленение определенного «поля», сборка относящихся к нему высказываний и редуцированных моделей, переход от ментального к социальному). Отсюда – необходимость добавить обоснования, то есть интерпретации вычленения-сборки.

b) Все специалисты не выходят за рамки перечня и классификации того, что находится в пространстве. «Позитивная» деятельность той или иной специальности, скажем, географии, антропологии, социологии, состоит в констатации, описании, классификации объектов, занимающих пространство. Данная специальность так или иначе, лучше или хуже, будет заниматься высказываниями о пространстве , например, в политической теории, «системном анализе» и т. д.

c) Специалисты противопоставят редуцированную модель знания (ограниченную либо констатацией предметов в пространстве, либо положениями о пространстве, расчленяя его на части) глобальному осмыслению (социального) пространства . Что даст в качестве дополнительного преимущества уничтожение времени (сведение его к простой «переменной»).

Следовательно, специалисты, которые подходят к социальному пространству со своим инструментарием и редукционистскими схемами, будут, скорее всего, противиться понятию производства пространства, равно как и соответствующей теории. Тем более что это понятие и эта теория несут в себе угрозу специализированным «полям»: они могут пошатнуть, а может, и разрушить стены их частной собственности.

Почему бы теперь не рискнуть и не ввести в наши рассуждения диалог с вымышленным (воображаемым) и одновременно реальным (представляющим все возражения) собеседником?

– Ваши аргументы меня не убедили. Производить пространство! Совершенно непонятное высказывание – не говорю «понятие», слишком много для вас чести. Либо пространство – это часть природы, и тогда человеческая, так называемая социальная деятельность вписывается в него, занимает его, изменяет географические данные и экологические особенности; познание может только описывать эти изменения. Либо же пространство – это понятие и тем самым уже является частью познания, умственной деятельности, например в математике; тогда научная мысль осваивает его, разрабатывает, развивает. Ни в том ни в другом случае никакого производства пространства нет.

– Извините! Все эти разделения «природа/познание» и «природа/культура», весь этот дуализм «материя/дух» хоть и весьма распространен, но недопустим. Равно как и, наоборот, их смешение. Технологичная деятельность и наука не довольствуются тем, что изменяют природу. Они стремятся подчинить ее себе, а чтобы подчинить, стараются разрушить; а прежде чем разрушить, не желают ее знать. Этот процесс начинается с первого же орудия труда.

– То есть, по-вашему, все началось в каменном веке. Не рановато ли…

– Началом служит первое намеренное действие, имеющее целью убийство; первое орудие и первое оружие, которые шли рука об руку с языком.

– Вы полагаете, что «человек» выходит из природы. Он знает ее извне. Он познает ее, только уничтожая.

– Человек? Согласимся с этим обобщением. Да, «человек» рождается из природы, выходит из нее и обращается против нее; печальный результат этого мы сейчас и наблюдаем.

– По-вашему, это разорение природы принес капитализм?

– Да, в значительной мере. Однако капитализм и буржуазия служат, если можно так выразиться, козлами отпущения. На них сваливают все невзгоды. Как же они сами зародились и где?

– Это человек! Человеческая природа!

– Нет. Западный человек.

– Тем самым вы возлагаете вину на всю историю Запада, на разум, на Логос, на сам язык!

– Запад поставил своей задачей превзойти природу; как и почему – любопытно было бы узнать, но это дело второстепенное. Он преступил предел. «O felix culpa!» [46] – сказала бы теология. Да, он взял на себя то, что Гегель называет силой отрицания, – насилие, террор, постоянную агрессию против жизни. Он обобщил насилие, распространил его на весь мир и через насилие породил всемирное. Пространство как место производства, как продукт и производство, есть одновременно и оружие, и знак этой борьбы. Он идет до конца (но как повернуть назад?), и эта титаническая задача вынуждает сегодня производить, создавать нечто иное, нежели природа, – вторичную, иную, новую природу. А значит, производить пространство, урбанистическое пространство, одновременно и как продукт, и как произведение, в том смысле, в каком произведением является искусство. Если этот замысел потерпит крах, это будет глобальный крах с непредсказуемыми последствиями…