Анри Лефевр - Производство пространства

Всякое социальное пространство есть результат процесса, включающего многообразные аспекты и течения: значимое и незначимое, воспринятое и пережитое, практическое и теоретическое. Коротко говоря, любое социальное пространство имеет свою историю, отправной точкой и первичной основой которой служит природа – изначальная и неповторимая, ибо она всегда и везде имеет свои особенности (ландшафт, климат и т. д.).

Если сосредоточиться на истории пространства как такового, то связь данного пространства с породившим его временем будет отличаться от репрезентаций, принятых историками. Историческая мысль производит срез во временном потоке; она без особых усилий останавливает процесс; ее анализ расчленяет, делит на фрагменты. В истории же пространства как такового историческое, диахроническое, порождающее прошлое постоянно вписываются в пространственность, как в картину. Над и внутри пространства есть нечто большее, чем неясные следы событий; над пространством и внутри него записано действующее общество, результат и продукт разного рода социальной деятельности. Здесь есть нечто большее, чем письмо времени. Пространство, порожденное временем, всегда актуально, синхронично и явлено как целое; его элементы связаны внутренними отношениями, сопряжениями, также произведенными временем.

Вот первый, самый простой аспект истории пространства, ведущей от природы к абстракции. Представим себе время, когда у каждого народа, научившегося измерять пространство, были свои единицы измерения, заимствованные у частей тела: дюйм (большой палец), локоть, фут (стопа), ладонь и т. д. Пространства, как и временные отрезки одного народа, неизбежно оставались непонятными для других. Природные особенности пространства взаимодействовали с особенностями природы тех или иных народов. Но насколько полно тело было вписано в пространство, измеренное в соответствии с этими особенностями! Связь тела с пространством, важнейшая социальная связь, неведомая впоследствии, в то время обладала той непосредственностью, какой с течением времени суждено было претерпеть изменения и исчезнуть; пространство, способ его измерять и говорить о нем служили для членов данного общества образом и живым зеркалом их тел.

Перенимая богов у другого народа, общество присваивало чужое пространство и единицы его измерения. Римский Пантеон предполагает понимание и побежденных богов, и пространств, подчиненных пространству-хозяину, пространству империи и мира.

Статус пространства и его мер изменялся очень медленно: изменение это и сейчас отнюдь не завершено. Даже во Франции, стране с «метрической системой», до сих пор существуют весьма странные размеры одежды и размеры обуви. Как все знают со школьной скамьи, революция совершилась благодаря абстрактной всеобщности десятичной системы (которая, однако, не привела к исчезновению двенадцатеричной системы счисления времени, циклов, кривых, окружностей, сфер). Флуктуации мер и, как следствие, репрезентаций пространства сопутствуют всеобщей истории и сообщают ей определенный смысл: тягу к количественному, к однородному, к исчезновению тела, которое ищет прибежище в искусстве.

Чтобы рассмотреть историю пространства более конкретно, можно обратиться к нации и национализму. Как дать определение нации? Одни (и их большинство) определяют ее как некую субстанцию, рожденную природой (территорией с ее «естественными», природными границами) и выросшую в историческом времени. Что сообщает ей «реальное» содержание, быть может, столь же определенное, сколь и окончательное. Этот тезис подходит буржуазии (ибо оправдывает и ее национальное государство, и ее поведение), берущей на вооружение патриотизм и даже абсолютный национализм как вечные, ибо «естественные», ценности. Марксистская мысль под влиянием сталинизма иногда занимала те же или близкие позиции (с добавкой историзма). У других теоретиков нация и национализм, напротив, сводятся к идеологии. Нация для них не столько «субстанциальная реальность» или нравственная личность, сколько фикция, которую буржуазия проецирует на собственные исторические условия и свое происхождение, сначала для того, чтобы возвеличить их в воображаемом, а затем – чтобы завуалировать классовые противоречия и вовлечь рабочий класс в фиктивное единство с собой. Эта гипотеза позволяет легко свести национальные и региональные вопросы к вопросам языка и культуры, имеющим второстепенное значение. Что приводит к некоему абстрактному интернационализму.

Но такая постановка проблемы нации – исходя либо из природы, либо из идеологии – абстрагируется от пространства. Понятия развиваются в ментальном пространстве, которое мысль в конечном счете отождествляет с пространством реальным, пространством социально-политической практики, тогда как оно – лишь его репрезентация, подчиненная, в свою очередь, репрезентации исторического времени.

Если рассматривать нацию в соотнесении с пространством, то она будет включать в себя два момента, два условия:

a) единый рынок , постепенно сложившийся на протяжении более или менее долгого исторического времени, то есть сложное множество торговых отношений и сетей коммуникации. Этот рынок подчиняет национальному рынку рынки локальные и региональные; следовательно, он имеет иерархию уровней. Там, где города очень рано стали господствовать над деревнями, формирование национального рынка (социального, экономического, политического) несколько отличается от его формирования в странах, где города развивались из предсуществующей крестьянской, сельской и феодальной основы. Результат же более или менее одинаков: централизованное пространство с иерархией центров (преимущественно торговых, но также и религиозных, «культурных» и пр.) и главным центром – столицей;

b) насилие , насилие военного (феодального, буржуазного, империалистического и т. д.) государства: политическая власть, использующая возможности рынка или рост производительных сил и завладевающая ими в целях своего укрепления.

Остается определить связь между «спонтанным» экономическим ростом, вмешательством насилия и их последствиями каждого из них. В рамках нашей гипотезы два этих «момента» соединенными усилиями производят пространство , пространство государства-нации. Его нельзя определить ни как персоналистскую субстанцию, ни как чистую идеологическую фикцию («зеркальный центр»). Оно имеет иной модус существования, который определяется его отношением с пространством. Наконец, сегодня остается изучить механизм сопряжения этих пространств с мировым рынком, империализмом и его стратегиями, транснациональными компаниями и их ареалами.