Гай Стэндинг - Прекариат: новый опасный класс

В 1970-е годы умами политиков завладела группа идейно настроенных экономистов. Главный принцип их неолиберальной модели состоял в том, что экономический рост и развитие зависят от рыночной конкурентоспособности и нужно сделать все для максимального повышения соревновательности и конкуренции так, чтобы рыночные принципы проникли во все аспекты жизни.

Считалось, помимо всего прочего, что следует повысить гибкость, или подвижность, рынка труда, а это значило переложить бремя рисков на плечи работающих и их семей, делая их еще более уязвимыми. В результате возник класс мирового «прекариата», насчитывающий в разных странах много миллионов людей, не имеющих якоря стабильности. Они-то и стали новым, потенциально опасным, классом. Они охотно прислушиваются к самым вздорным призывам и готовы отдать свои избирательные голоса и денежки на создание и укрепление политической платформы для этих смутьянов. Сам успех неолиберальной программы, в той или иной степени проводившейся правительствами разных стран, породил – пока еще в зачаточном виде – политическое чудовище. И нужно что-то предпринять, пока это чудовище не окрепло и не показало всю свою мощь.

Первого мая 2001 года в центре Милана 5000 человек, в основном студенты и молодые политические активисты, вышли на альтернативную демонстрацию, задуманную как марш протеста. К 1 мая 2005 года их ряды заметно возросли, их уже насчитывалось более 50 тысяч – а по некоторым оценкам, более 100 тысяч, – а так называемый EuroMayDay («Европервомай») стал общеевропейским: в этот день сотни тысяч людей, в основном молодежь, вышли на улицы городов во всей континентальной Европе. Эти демонстрации стали первыми вспышками волнений мирового прекариата.

Стареющим профсоюзным деятелям, которые обычно «дирижировали» первомайскими мероприятиями, оставалось лишь удивляться, глядя на скопище новых демонстрантов, чьи требования свободы миграции и универсального базового дохода имели мало общего с традиционным тред-юнионизмом. Профсоюзы видели разрешение проблемы «незащищенного труда» в возвращении к лейбористской модели, отлично служившей им для консолидации в середине двадцатого столетия: это более стабильные рабочие места с долгосрочными гарантиями занятости и соответствующими заманчивыми привилегиями. Но многие юные демонстранты на примере своих родителей видели, что значит жить по фордистскому образцу: тянуть лямку от зари до зари и целиком зависеть от промышленного менеджмента и диктата капитала. И, даже не имея связной альтернативной программы, они не выказывают ни малейшего желания возрождать лейборизм.

После первых выступлений в Западной Европе «Европервомай» вскоре принял глобальный характер, причем тон явно задавала Япония. Вначале это было молодежное движение, к которому примкнули недовольные образованные европейцы, дезориентированные конкурентно-рыночным (то есть неолиберальным) курсом Евросоюза, который призывал их к трудовой занятости, мобильности и быстрому обогащению. Но их изначальный европоцентризм вскоре уступил место интернационализму, как только они увидели: их незавидное и во многом уязвимое положение связано с тем, что происходит во всем мире. И в демонстрациях прекариата все активнее участвуют мигранты.

К движению примкнули и люди с нетрадиционным образом жизни. И все это время существовало некое противоречие между прекариатом как жертвой, наказываемой и демонизируемой социальными институтами и политиками мейнстрима, и прекариатом – героем, отвергающим эти институты согласованным актом интеллектуального и эмоционального неповиновения. К 2008 году европервомайские демонстрации своей численностью затмевали колонны профсоюзных активистов, марширующих по улицам в этот весенний день. И хотя особого внимания широкой общественности и политиков они не привлекли, все же это означало большой шаг вперед.

В то же самое время двойственное восприятие: как жертвы и как героя – привело к недостаточной слаженности. Следующей проблемой стала невозможность сосредоточиться на борьбе. Кого или что считать врагом? Все великие общественные движения в истории человечества были в той или иной степени классово обоснованными. Одна группа, объединенная общими интересами (или несколько групп), вела борьбу с другой, которая ее эксплуатировала или притесняла. Обычно боролись за контроль над существующими средствами производства и распределения. Прекариату, из-за его разношерстности, похоже, недоставало ясного представления о том, что это за средства и где их искать. Его столпами-мыслителями были Пьер Бурдье, предложивший понятие прекариата как нестабильного, незащищенного общественного слоя (Bourdieu,1998), Мишель Фуко, Юрген Хабермас, а также Майкл Хардт и Тони Негри, чей эпохальный совместный труд «Империя» (Hardt, Negri, 2000) стал продолжением и развитием идей Ханны Арендт (Arendt, 1958). Были также отголоски беспорядков 1968 года, связавшие прекариат с франкфуртской школой «Одномерного человека» Герберта Маркузе (Marcuse, 1964).

Это было раскрепощение на уровне разума – осознание общего чувства незащищенности. Но от простого понимания никакой «революции» не бывает. До праведного гнева было еще далеко. А все потому, что не было выработано никакой политической программы или стратегии. Нехватка программных ответных мер стала очевидна при поиске символов, она проявилась и в диалектическом характере внутренних дебатов и трениях внутри прекариата, которые до сих пор продолжаются и никак не кончатся.

Лидеры евромайских протестов сделали все, что было в их силах, чтобы «замазать» разногласия в буквальном смысле слова: как на их листовках и плакатах. Некоторые делали акцент на общности интересов у мигрантов и остальных групп (migranti e precarie – гласила надпись на плакате «Европервомая» в 2008 году), а также у молодежи и людей старшего поколения, чьи образы трогательно поместили рядом на берлинском евромайском плакате 2006 года (Doerr, 2006).

Но как левацкое либертарианское движение оно еще далеко от того, чтобы наводить страх или вызывать интерес со стороны. Даже самые рьяные его приверженцы согласятся, что демонстрации до сих пор представляли собой скорее театральное зрелище, нежели угрозу, делая акцент на индивидуальности и самоидентификации на фоне коллективного «прекариатского» опыта – нестабильности и незащищенности. Говоря на языке социологии, публичные выступления просто демонстрировали то, что люди гордятся своим субъективным опытом нестабильности. На одном европервомайском плакате, сделанном для парада в Гамбурге, сливаются в одну четыре бунтарские фигуры: дворник, сиделка, беженец или мигрант и так называемый творческий работник (вероятно, прообразом был художник, рисовавший этот плакат). На главном плане – хозяйственная сумка как красноречивый символ современного кочевничества в глобализирующемся мире.