Гай Стэндинг - Прекариат: новый опасный класс

В США широко применялась практика неоплачиваемых отпусков, а также неоплачиваемая сверхурочная работа. В 2010 году в 20 штатах США от наемных работников требовалось взять неоплачиваемый отпуск, и более 200 тысяч работников бюджетного сектора отправлялись бесплатно «гулять» раз в неделю, обычно по пятницам. Многие восприняли это даже с радостью, несмотря на материальные потери, поскольку могли проводить больше времени с семьей, «пятничный отпуск» стал нормой по всей стране. Но это был шаг к вытеснению работников из комфортной зоны салариата.

Неоплачиваемые отпуска получили распространение и в Европе. Одна крупная британская фирма попросила сотрудников взять двухнедельный неоплачиваемый отпуск, и 95 процентов из них согласились. Другие предлагали два месяца отпуска при сохранении половины зарплаты. Компания British Airways предоставила всем штатным сотрудникам возможность частичной занятости, многие охотно откликнулись и безвозмездно трудились в предоставленное время. Это было также золотое время для новой профессии «инструктор по персональному росту», представители которой спешили проконсультировать людей, как лучше реорганизовать свою жизнь.

В 2009 году испанский банк BBVA предложил штатным сотрудникам взять целых пять лет отпуска при сохранении 30 процентов зарплаты. Это давало среднему сотруднику не меньше 12 тысяч фунтов стерлингов и дополнительно медстраховку. Банк решил пойти на это, вместо того чтобы выплачивать шестинедельное выходное пособие за каждый проработанный год. Работодатель понимал, что многим сотрудникам непросто будет снова привыкать к работе, когда они вернутся, но эта проблема тогда казалась весьма отдаленной.

Другой банк в другой стране высветил двойственное отношение к салариату и прекариату после 2008 года. Реакцией Lloyds Banking Group на банковский кризис, в результате которого банк субсидировало британское правительство, стало сокращение 20 тысяч рабочих мест. В октябре 2010 года банк объявил, что «минимизировал удар по постоянному штату за счет значительного высвобождения временных и контрактных работников». В другой раз, можно не сомневаться, этот банк наймет больше временных и прочих работников, которых легче уволить.

Последний рубеж для прекариата – это бюджетный сектор, долгое время задававший трудовые стандарты и служивший примером стабильной занятости. Он обеспечивает высокий стабильный доход плюс льготы в виде целого ряда компенсаций, при условии соблюдения бюрократических правил и служебной этики.

Многие поколения людей представляли себе госслужбу именно так, и, хоть заработок там и не достигал заоблачных высот, в сравнении с коммерческим сектором бюджетные работники имели если не гарантию сохранения рабочего места, то по крайней мере гарантию занятости, а также стандартные пенсии, медицинскую страховку и т. п. Но как только чиновники начали выполнять приказ своих политических хозяев к переходу на частные рынки труда, пропасть между их привилегированной защищенностью и положением остальной части общества стала зияющей. Понятно, что недалек был тот час, когда гибкости потребуют и от самого бюджетного сектора. Так и случилось во время кризиса 2008 года, хотя первые признаки стали заметны задолго до того.

Атака началась с попыток коммерциализовать, приватизировать и перевести на договорную основу услуги. Стали понемногу вводить временные трудовые договоры и частичную занятость с меньшей оплатой. Затем правительства предприняли наступление на весь сектор в целом. Государственные пенсии были объявлены «непозволительно большими» и «нечестными». Оправдывая урезание зарплат бюджетникам, правительства проводили параллели с частной экономикой. К тому же комплексы мер по налогово-бюджетному стимулированию, валютное стимулирование и субсидии привели к огромному государственному дефициту. И хотя бюджетный сектор был в этом не виноват, он оказался легкой мишенью для сокращения бюджета. Незащищенные частные секторы солидарности не проявили. Финансовые рынки тоже настаивали на сокращении бюджетных расходов в подтверждение того, что правительства «на правильном пути». Началось размывание бюджетного салариата.

Во всем мире бюджетный (или обобществленный) сектор превращался в зону прекариата. Сильнее всего это проявилось в США, где рьяный неолиберальный экономический фанатизм создал финансовый «девятый вал» («идеальный шторм»). Города попадали в хронические должники из-за жестких оков налогово-бюджетных правил, требующих низконалогового режима «сбалансированного бюджета». Годами бюджетники защищали свои зарплаты через собственные профсоюзы и посредством коллективных соглашений, тогда как частный сектор страдал от уменьшения зарплат и сокращения льгот и пособий. Их профсоюзы по-прежнему были крепки. В 2008 году 37 процентов государственных служащих состояли в профсоюзах, почти столько же, сколько в 1980 году, тогда как охват профсоюзами в частном секторе сократился с 20 до 7 процентов. В 2009 году впервые работники государственного сектора составили больше половины всех членов профсоюзов в стране. Они отлично защищали своих членов, но ширящееся неравенство между бюджетным и частным секторами вызывало растущее возмущение.

Кризис дал повод для уменьшения гарантий рабочего места в бюджетном (или обобществленном) секторе посредством увеличения функциональной мобильности. Административные руководители стали настаивать на том, чтобы госслужащие взяли на себя выполнение иных заданий вместо тех, на которые они соглашались при найме. Один градоначальник в штате Арканзас сказал, явно похваляясь: «Я плачу больше денег меньшему количеству людей и использую их по полной, давая больше поручений» (Bullock, 2009). Какой-нибудь судебный секретарь теперь занимался маркетингом и вел веб-сайт, пожарные стали по совместительству шоферами машин «скорой помощи», а сотрудники станции водоочистки за доплату работали еще и водителями грузовиков. Обзоры по городам и странам показали, что многие собирались воспользоваться кризисом для такого же перераспределения труда.

Всюду политическое право использовало рецессию для усиления кампании по сокращению зарплат, премий и льгот и уменьшению гарантий занятости в бюджетном секторе. Характерно, что, комментируя ситуацию в США, журнал The Economist (2009) утверждал, что «госслужащие напрочь испорчены», – на основании того, что в среднем они зарабатывали на 21 процент больше, чем служащие в частном секторе, и имели больше возможностей – на 24 процента – пользоваться медицинскими услугами. Примерно 84 процента государственных и муниципальных служащих все еще имели пенсионную программу с заранее определенными пенсионными выплатами, гарантирующую пенсионерам доход на основании стажа и конечной зарплаты. Для сравнения: в частном секторе таких был 21 процент. Эти цифры можно истолковать так: вот до какой нищеты докатились частные фирмы! Или сравнить с тем, что получала в это время элита и салариат в частном секторе.