Тэд Уильямс - Трон из костей дракона. Том 1

Кто входит в наш дом?

Кто идет, чтобы нарушить наш сон, наш долгий сон?

Они украдут у нас, воры заберут наш покой и темные постели. Они снова вытащат нас наверх через Сверкающие ворота…

Саймон слышал горестные голоса и чувствовал, как его хватают руки, холодные и высохшие, точно кость, или влажные и мягкие, как ветви, пробивающиеся из земли, к нему тянулись извивавшиеся пальцы, которые пытались его поймать и прижать к пустой груди… но они не могли его остановить. Колесо катилось, катилось и все больше толкало его вниз, дальше и дальше, пока голоса у него за спиной не стихли, и тогда он заскользил по ледяной, безмолвной темноте.

Мрак…

Где ты, мальчик? Тебе снится сон? Я почти могу к тебе прикоснуться. Это был голос Прайрата, и Саймон почувствовал тяжелый вес напитанных злобой мыслей алхимика. Теперь я знаю, кто ты такой, – ты мальчишка Моргенеса, поваренок, который лезет не в свои дела. Ты видел вещи, которые не должен видеть, поваренок, ты вмешался в вещи, которые выше твоего понимания. Ты слишком много знаешь. Я обязательно тебя найду.

Где ты?

Мрак сгустился еще сильнее, тень под тенью колеса, и глубоко в темноте вспыхнули два красных огня, глаза, которые смотрели на него из жуткого черепа, наполненного пламенем.

Нет, смертный, – произнес голос, и в голове у Саймона возник звук, наполненный пеплом и землей и безмолвным, необъяснимым концом всего сущего. Нет, он не для тебя. Глаза вспыхнули любопытством и ликованием. Мы его заберем, священник.

Саймон почувствовал, как хватка Прайрата ослабевает, а его сила отступает перед чем-то невероятно темным.

Добро пожаловать, – услышал Саймон. – В дом Короля Бурь, здесь, за Самыми темными воротами…

Как… тебя… зовут?

На Саймона посмотрели глаза, подобные рассыпающимся углям, пустота за ними обжигала немыслимым ледяным холодом и одновременно жаром, который был сильнее, чем у огня… а мрак темнее самой черной тени…

Нет! – Саймону показалось, что он закричал, но его рот тоже был забит землей. – Я тебе не скажу!

Может быть, мы дадим тебе имя… у тебя оно должно быть, маленькая муха, крошечная пылинка… чтобы мы узнали тебя при встрече… ты должен быть помечен…

Нет! – Он попытался высвободиться, но вес тысячелетней земли и камня давили на него. – Я не хочу никакого имени! Не хочу имени! Не хочу…

– …не хочу получить имя от тебя!

Когда его последний крик эхом прокатился между деревьями, он увидел склонившегося над ним Бинабика, на лице которого застыло беспокойство. Слабый свет утреннего солнца, не имевший источника и направления, проливался на поляну.

– Мало того, что мне приходится возиться с безумцем и монахом на пороге смерти, – заявил Бинабик, когда Саймон сел, – так еще ты кричишь во сне.

Он хотел пошутить, но утро выдалось слишком холодным и тусклым, чтобы его попытка удалась. Саймона отчаянно трясло.

– О Бинабик, я… – Он почувствовал, как неуверенная, болезненная улыбка появилась у него на лице уже только из-за того, что было светло и он не находился под землей. – Мне приснился жуткий, кошмарный сон.

– И неудивительно, – заметил тролль и сжал плечо Саймона. – Вчерашний день был ужасным и вполне мог стать причиной неспокойного сна. – Маленький тролль выпрямился. – Если хочешь, поищи какую-нибудь еду в моем мешке, а я займусь монахами.

Он указал на темные тени у дальней стороны костра. Тот, что лежал ближе, был завернут в темно-зеленый плащ, и Саймон решил, что это Лангриан.

– А где… – Саймону удалось вспомнить имя только через несколько секунд… – Хенфиск?

У него отчаянно болела голова, а челюсть пульсировала так, будто он разгрызал зубами орехи.

– Неприятный риммер, который, справедливости ради следует отметить, все-таки отдал свой плащ, чтобы согреть Лангриана, отправился на развалины своего дома, чтобы поискать там еду и прочие полезные вещи. Я должен вернуться к моим подопечным, Саймон, если ты чувствуешь себя лучше.

– Да, конечно. Как они?

– Должен с удовлетворением отметить, что Лангриану намного лучше. – Бинабик с довольным видом кивнул. – Он уже довольно долго спит совершенно спокойно, чего нельзя сказать про тебя, верно? – Тролль улыбнулся. – К сожалению, я не могу помочь брату Дохаису, но он не болен, если не считать пугающих мыслей, которые его посещают. Ему я тоже дал кое-что, чтобы он смог уснуть. А теперь извини, мне нужно проверить повязки брата Лангриана.

Бинабик встал и обошел костер, перешагнув через Кантаку, которая спала рядом с теплыми камнями и спину которой Саймон принял за большой валун.

Ветерок тихонько перебирал листья дуба у Саймона над головой, когда он принялся изучать содержимое сумки Бинабика и вытащил маленький мешочек, решив, что там вполне может находиться завтрак, но прежде, чем его открыл, услышал тихое позвякивание и понял, что там лежат странные кости, которые он видел раньше. Дальнейшие поиски привели к тому, что он обнаружил кусок копченого высушенного мяса, завернутый в грубую тряпицу, но, развернув ее, вдруг понял, что сейчас меньше всего на свете ему хочется отправлять еду в свой несчастный желудок.

– У нас есть вода, Бинабик? Где твой мех?

– Есть кое-что получше, – крикнул тролль, сидевший на корточках около брата Лангриана. – Тут совсем близко ручей, вон там. – Он махнул рукой, наклонился и бросил Саймону мех. – Наполни его, и ты мне очень поможешь.

Саймон поднял мех и тут увидел два своих свертка, лежавших рядом. Повинуясь импульсу, он взял завернутый в тряпицу манускрипт и прихватил его с собой, когда направился к ручью.

Ручей лениво нес свои воды, на берегу было полно упавших веток и листьев, и Саймону пришлось его немного расчистить, прежде чем он смог наклониться и набрать в ладони воды, чтобы вымыть лицо. Он старательно тер кожу пальцами, ему казалось, что дым и кровь разрушенного аббатства впитались в каждую пору и морщинку. Потом он от души напился и наполнил мех Бинабика.

Усевшись на берегу, Саймон мысленно вернулся к своему сну, висевшему в его сознании, точно сырой туман, с того самого мгновения, как он проснулся. Безумные слова брата Дохаиса, те, что он выкрикивал накануне вечером, и ночной кошмар наполнили его сердце жуткими тенями, но дневной свет даже сейчас продолжал прогонять их прочь, точно беспокойных призраков, и в душе у Саймона остался лишь след пережитого страха. Он помнил только надвигавшееся на него огромное черное колесо, все другое исчезло, превратилось в темные, пустые места, двери забвения, которые он не мог открыть.

И все же он знал, что оказался втянутым в нечто более серьезное, чем противостояние королевских сыновей, – даже страшнее, чем смерть доброго старика Моргенеса или убийство двух десятков монахов.