Триша Левенселлер - Воительница Лихоземья

– У тебя есть выбор: вытащить кинжал и истечь кровью либо дождаться, пока зирапторы учуют рану и сожрут тебя заживо. В любом случае твоя смерть будет долгой и мучительной, зато ты перестанешь осквернять мир своим существованием.

Он бросает на меня презрительный взгляд и медленно шествует к своим владениям.

Я же валюсь на спину, с трудом втягивая воздух. Не думаю, что лезвие пронзило легкое, однако при каждом вдохе кинжал шевелится, и от него волной расходится оглушительная боль.

Я предпочту смерть от потери крови, чем от зубов зирапторов. Но уже сомкнув пальцы на рукояти, я понимаю, что не смогу так поступить.

Я резко вдыхаю сквозь сжатые зубы, и камни под спиной врезаются в спину, которая и так неудобно изогнута над мешком.

Мой мешок.

В нем мазь Иррении.

Когда я тяну руки к мешку, мышцы на животе натягиваются, и я вынуждена со стоном отказаться от этого намерения. Еще одна попытка. В этот раз я тянусь одной рукой к завязкам на плече, но боль настолько острая, что я с невольным криком роняю руку обратно.

Перед глазами мелькают пятна. Если я продолжу в том же духе, то могу потерять сознание.

И, вполне вероятно, уже никогда не очнусь.

По щеке скатывается слеза.

Все кончено. А все из-за безумной веры, что я могу понравиться Торрину. Из-за представившейся матери возможности избавиться от меня навсегда.

Я. Этого. Не заслужила.

Моя душа праведна, и я не готова пока дать распроститься ей с этим миром.

Максимально быстро, насколько получается, я стряхиваю лямку мешка с плеча.

Задыхаюсь от боли и закрываю глаза.

Темнота.

Чьи-то руки отрывают меня от земли.

Плавное покачивание.

Шепот. Крики. Восклицания.

– Что случилось?!

– Она напала на бога.

– Она знала, что ты пошел за ней?

– Не думаю.

– Нужно вытащить кинжал. Где то волшебное зелье, которое так хорошо сработало на тебе?

– В ее мешке.

– На счет «три», я достаю клинок. Готов? Раз, два, три!

Живот словно прижигают огнем, и из груди у меня вырывается крик.

Я осознаю, что пришла в себя, и меня немедленно охватывает боль, пульсирующая в верхней левой части брюшной полости. Конечности тоже затекли. Спина же просто невыносимо ноет от того, что я на ней спала, и одной богине известно, как долго.

Из-за высохших слез у меня с трудом получается разлепить ресницы, но как только это удается сделать, я понимаю, что нахожусь в хижине на дереве.

Мне едва хватает сил приподнять шею, чтобы рассмотреть свой живот. Кинжала нет. Кожа тоже выглядит неповрежденной, но я замечаю фиолетовый ушиб на месте раны. Сесть я так и не осмеливаюсь.

Стеклянное окно пропускает скудный свет, и меня разбирает любопытство, откуда у ребят взялось стекло. Оно треснуло, один осколок выпал, а щель заткнули обрывком одежды, однако света проникает достаточно, чтобы я могла различить небольшой стол и два деревянных стула, стоящих неподалеку. Возле стены кто-то неряшливо бросил сапоги, а это значит…

Я поворачиваю голову в сторону и вижу обоих парней.

Они спят на матрасе, наспех сшитом из шкур и набитом перьями, с обнаженными торсами и голыми ногами. Хвала богине, хотя бы штаны на месте. Одеяло у них одно на двоих, и я испытываю прилив вины. Скорее всего, я лежу на матрасе Сорена и укрыта его же одеялом, поэтому друзьям приходится довольствоваться кроватью Айрика.

Я пытаюсь осмыслить произошедшее со мной, но после ранения все мысли расплываются. Когда они успели обрезать на мне рубаху? И куда дели мое оружие?

Я ранила Пераксоло.

Воспоминания возвращаются, теперь я знаю, что его способности напрямую влияют на металл. Несмотря на боль, в груди расцветает надежда.

Если бога можно ранить, значит, можно и убить.

Очень осторожно ощупываю рану. Я чувствую небольшую опухоль, к которой больно прикасаться. Мазь Иррении исцелила поверхностное повреждение, но внутреннее кровотечение не остановила.

Неужели я умру, несмотря на лекарство?

Мой тяжелый вздох сопровождается шорохом откинутого одеяла. Сорен перекатывается на бок, его глаза широко распахнуты. Наши взгляды встречаются.

– Ты справилась!

– А что, в этом были какие-то сомнения? – уточняю я.

– Ты потеряла много крови, когда мы вытащили кинжал. У нас заняло целую вечность ее отмыть.

– У нас, значит? – вклинился новый голос. – Ты имеешь в виду: у меня заняло целую вечность, чтобы отмыть кровь. Потому что этим занимался исключительно я. Тебя же было не оттащить от ее постели. – Айрик принимает сидячее положение и потирает затылок.

– Как я здесь оказалась? – спрашиваю я.

– Я тебя принес, – отвечает Сорен.

– А как ты сумел меня отыскать? – тут смутное воспоминание о давешнем разговоре всплывает в сознании. – Ты за мной следил! Опять!

– С тех пор, как ты спасла его от тех зирапторов, он не занимается своими обязанностями по дому, – жалуется Айрик. – Только и знает, что следить за тобой с утра до ночи.

Я резко поворачиваю голову в сторону Сорена.

– Скажи, что ты недовольна этим обстоятельством, ведь так я смог тебя спасти!

Я снова откидываюсь на подушку. Уж лучше лежать, глядя в потолок, чем показать Сорену, насколько я слаба. Я хочу злиться на него. Да так и есть. Я ведь просила его оставить меня в покое! Но в основном я злюсь на себя за то, что не заметила его слежки.

Я стараюсь взять свое раздражение под контроль.

– Ты можешь помочь мне встать? – прошу я, вынужденно уступая необходимости полагаться на чужую поддержку.

– Тебе лучше оставаться в постели, пока полностью не поправишься, – нерешительно возражает Сорен.

– Как тогда, скажи на милость, мне справлять естественные потребности организма, если я буду лежать в кровати до самого выздоровления?

Он отводит взгляд, и я почти физически слышу, как он сам себя отчитывает.

Затем парень поднимается на ноги. Теперь я могу подробно рассмотреть его мускулистое тело.

Врать не буду: выглядит впечатляюще.

Все воины хорошо сложены, но у парня помимо мышц есть еще сапфировые глаза, сильная линия челюсти и взъерошенные волосы. Не удивлюсь, если в деревне девушки глаз от него не могли отвести.

Но я? После того, как меня жестоко предали?

Я перевожу взгляд на пол и жду, пока Сорен натянет рубашку с сапогами и подойдет ко мне.

Он протягивает мне руки, и я принимаю их. Его мозоли почти такие же твердые, как мои, и находятся на тех же местах, что и у меня от занятий с оружием. Но все, о чем я могу думать: насколько же его руки напоминают мне другого воина, касавшегося меня.

Одним плавным движением Сорен поднимает меня. Он не отпускает руки, словно хочет убедиться, что я твердо стою на ногах, однако я сама резко выдергиваю ладони из его хватки.