Холли Блэк - Жестокий принц

Дверь открывается. Тарин входит и сразу запрыгивает на кровать.

– Ну ладно. – Она тычет меня пальцем в бок. – Чего хотел Локк? Мне он сказал, что хочет поговорить с тобой.

– Он милый. – Я поворачиваюсь и складываю руки под головой. Смотрю на собранные вверху складки балдахина. – Не то что остальные. Не совсем еще марионетка Кардана.

Тарин, похоже, хочет возразить, но сдерживается.

– Что еще? Выкладывай.

– О Локке?

Она закатывает глаза.

– И о том, что случилось с ним и его друзьями.

– Они не стали бы меня уважать, если бы я не дала отпор.

Тарин вздыхает.

– Они никогда не станут тебя уважать. Точка.

Вспоминаю, как ползала по траве. Какие грязные были коленки. Вспоминаю вкус яблока во рту. Я чувствую его до сих пор. Помню, как оно заполнило открывшуюся во мне пустоту. Помню головокружительную, безумную радость от его обещаний.

– Вчера ты пришла домой практически голая, вся измазанная соком эльфийских фруктов, – продолжает сестра. – Разве этого мало? Тебе и вправду наплевать? – Она вытягивается в полный рост.

– Я устала обо всем думать, принимать все во внимание. Да и зачем?

– Они ведь могли убить тебя!

– Да лучше бы и убили. Потому что все остальное не сработает.

– У тебя есть план, как их остановить? – спрашивает Тарин. – Ты сказала, что бросишь ему вызов, покажешь, на что способна, и, если он попытается свалить тебя, прихватишь его с собой. Как ты намерена это устроить?

– Пока точно не знаю, – признаюсь я.

Она раскидывает в отчаянии руки.

– Нет, послушай, – говорю я. – Каждый день, когда я не прошу у Кардана прощения за им же начатую ссору, можно считать моей победой. Он может унижать меня, но каждый раз, когда он делает это, а я не отступаю, его сила убывает. Как-никак он бросает все, что у него есть, на обычную девчонку, и из этого ничего не выходит. Рано или поздно он отступится.

Тарин вздыхает, придвигается ближе, кладет голову мне на грудь, обнимает. А потом шепчет мне в плечо:

– Он – кремень, ты – трут.

Я притягиваю ее к себе и ничего не обещаю.

Мы лежим так долго, потом она тихонько спрашивает:

– Локк угрожал тебе? Он пришел, искал тебя здесь, а у тебя, когда ты вышла из конюшни, было какое-то странное выражение лица.

– Нет, ничего плохого. Не знаю, зачем именно он пришел, но руку мне поцеловал, прямо как в книжке. Было приятно.

– В книжках ничего приятного не бывает. А если и бывает, то дальше случается что-то плохое. Потому что иначе было бы скучно, и эти книжки никто бы не читал.

Теперь вздыхаю уже я.

– Знаю, глупо думать хорошо об одном из друзей Кардана, но он действительно помог мне. Остановил Кардана. Но давай лучше поговорим о тебе. У тебя кто-то есть, да? Когда ты сказала, что влюбишься, ты ведь уже имела в виду кого-то?

«Хотя я и не был бы первым, кто пачкает ее платье».

– Есть один мальчик, – медленно говорит она. – На коронации принца Даина он намерен попросить у Мадока моей руки, а потом в моей жизни все изменится.

Я вспоминаю, как она стояла рядом с Карданом и плакала. Как злилась из-за того, что я ссорюсь с ним. Вспоминаю, думаю и чувствую, как ползет по мне холодный, ужасный страх.

– Кто? Кто он?

Пожалуйста, только не Кардан. Кто угодно, только не Кардан.

– Я обещала никому не говорить. Даже тебе.

– Наши обещания не важны, – возражаю я, а сама думаю о заклятии принца Даина и о том, как мало все они нам доверяют. – Чести от нас никто не ждет. Все знают, что мы лжем.

Тарин бросает на меня строгий, неодобрительный взгляд.

– Это фейрийский запрет. Если я нарушу его, он узнает, а мне нужно показать, что я могу жить как одна из них.

– Ладно.

– Порадуйся за меня, – говорит она, и ее слова задевают за живое. Сестра нашла свое место в Фейриленде, а я, наверно, нашла свое. Но поделать с собой ничего не могу – тревога не отпускает.

– Тогда просто расскажи о нем. Скажи, что он добрый. Скажи, что ты любишь его и что он обещал не обижать тебя.

– Он – фейри. Они любят не так, как мы. И, думаю, тебе бы он понравился – это уже что-то.

На Кардана, которого я презираю, вроде бы не похоже. Но и обнадеживающим ее ответ мне не показался.

Тебе бы он понравился… Что это значит? Понимать ли так, что мы с ним еще не встречались? Они любят не так, как мы. Звучит как-то загадочно.

– Я рада за тебя. Честно. – Рада, конечно, но беспокойство сильнее. – Это так волнительно. Вот придет портниха Орианы, и тебе нужно обязательно заказать какое-то восхитительное платье.

Чувствую, Тарин расслабилась.

– Я просто хочу, чтобы все было лучше. Для нас обеих.

Тянусь к прикроватному столику, за книгой, которую стащила из Холлоу-Холла.

– Помнишь? – Я поднимаю «Алису в Стране чудес». Из книги выскальзывает и, порхая, падает на пол сложенный листок.

– Мы читали ее, когда были маленькими. – Тарин берет книгу. – Где ты ее взяла?

– Нашла. – Объяснить, на чьей полке она стояла и что я вообще делала в Холлоу-Холле, невозможно. Проверяя силу заклятия, пытаюсь произнести слова: шпионила для принца Даина. Но губы даже не шевелятся. И язык неподвижен. Меня накрывает волна паники, но я отталкиваю ее. За то, что он дал мне, цена невелика.

Впрочем, дальнейших объяснений Тарин не требует. Она уже нашла занятие: листает страницы и зачитывает какие-то отрывки вслух. Модуляции маминого голоса я не помню, но его эхо слышу в голосе сестры.

– Видишь ли, чтобы остаться на месте, надо бежать со всех ног , – читает она. – А если хочешь попасть куда-то еще, то бежать нужно по крайней мере вдвое быстрее!

Опускаю незаметно руку и засовываю листок под подушку. Собираюсь развернуть его и прочитать, когда Тарин уйдет к себе, но засыпаю раньше, еще до того, как она заканчивает.

Просыпаюсь рано утром, одна. Шлепаю в ванную, поднимаю юбки и делаю свое дело в оставленную для этой цели медную чашу. От стыда теплеют щеки, хотя меня никто не видит. Вот он, один из самых унизительных аспектов человеческого бытия. Да, фейри не боги – может быть, я знаю это лучше многих смертных, – но я ни разу не видела никого из них присевшим над судном.

Возвращаюсь к себе, сдвигаю штору и впускаю солнечный свет, который ярче любой лампы. Потом достаю из-под подушки сложенный вдвое листок.

Разглаживаю. Вижу горячечный, самоуверенный почерк Кардана, разлетевшийся по странице, заполнивший все доступное место. Кое-где нажим был такой сильный, что перо порвало бумагу.

Джуд. Сами буквы моего имени сочатся ненавистью и как будто бьют в живот.

Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд Джуд