Маргарет Роджерсон - Магия ворона

Грач драматично вздохнул – уже седьмой раз за все время ожидания. Я считала.

– Сам попробуй, если тебе так скучно, – сказала я, передавая ему вертел. Он взял его осторожно, двумя пальцами – большим и указательным. Изучив мясо и покрутив вертел в руках, он легкомысленно опустил его в огонь.

Перемена была мгновенной. Сначала я испугалась, что он заметил что-то жуткое за моей спиной, и обернулась, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Но там ничего не было. А на лице у него было все то же выражение: глаза расширенные, полные ужаса, черты неподвижные, как будто он только что получил вести о чьей-то гибели… или умирал сам. Это было ужасно и неописуемо. Я изображала тысячи лиц, но такого выражения не встречала никогда.

Что случилось? Я лихорадочно соображала, пока ответ не пришел мне в голову сам: Ремесло. Для нас изменять сущности предметов было легко и естественно, как дыхание; но фейри было отказано в даре творчества. Оно настолько противоречило всей их природе, что могло их уничтожить. Удивительно, но даже простейшая готовка зайца на костре могла оказаться смертельно опасной согласно законам, которые управляли его народом.

Всего пара секунд, и внешние чары начали рассеиваться, отколупываться, как старая краска, выставляя напоказ истинный облик Грача. Но теперь он выглядел иначе. Высушенная серая кожа, безжизненные глаза… Я как будто наблюдала, как с каждым ударом сердца внутри него – один за другим – гаснут огни.

И я понимала, что если ничего не сделаю, то через пару мгновений его уже не станет.

Я была бы свободна. Я могла бы сбежать, по крайней мере попытаться. Но мне вспомнились лесной храм и алые листья, медленно кружащиеся в воздухе. Выражение его лица, когда он превратился в ворона в моей мастерской. Запах перемен, принесенный диким ветром, и как он позволил мне повернуть свою голову, чтобы взглянуть ему в глаза, полные скорби. Все эти чудеса, которые вот-вот могли обратиться в пыль, не оставив и следа в этом мире.

И я бросилась вперед, чтобы вырвать палку у него из рук.

КОГДА я выхватила у него палку, он громко закричал – пронзительный, мучительный вопль, полный боли и скорби. Его чертам тотчас вернулась живость, и чары постепенно возвратили ему человеческий облик; но он обессиленно покачнулся и еле успел подставить локоть, чтобы не свалиться на землю.

– Изобель, – неуверенно прохрипел он, поднимая на меня глаза.

– Это было Ремесло. – Мой голос звучал как будто издалека – я почти не слышала собственных слов, так сильно шумела в ушах кровь. – Готовка. Когда я предложила, я… не знала. Я понятия не имела.

Он перевел взгляд на палку, которую я держала в руке, – обычную деревяшку с куском обуглившегося заячьего мяса на конце. Как и он, я поверить не могла, что это только что произошло. Казалось практически невозможным, что нечто настолько обыденное могло причинить ему боль.

– Нам нужно… нам нужно идти. – Он был так ошарашен, что казался почти человечным. С трудом он поднялся на ноги, повернулся в одну сторону, затем в другую, силясь определить правильное направление. – Мы прошли совсем мало… Ты поела? Ты еще голодна?

– Я могу есть на ходу, – тихо сказала я, изумленно наблюдая, во что он превратился. Как сказала бы Эмма, симптомы шокового состояния были налицо.

– Ты не умрешь? – спросил он.

Я покачала головой. Издеваться над ним сейчас было уже совсем не весело.

– Хорошо. – Рука его сжалась на рукояти меча: возможно, таким образом он искал опору. Потом он нервно похлопал себя по карманам, пока не нашел брошь в форме ворона у себя на груди – и не сжал ее в кулаке. – В таком случае…

Он не договорил; развернулся на месте и замер, весь напряженный. Сначала я решила, что он сошел с ума. Но потом я тоже услышала: этот высокий, нездешний звук вдалеке. Вой.

– Кажется, это был только вопрос времени. Когда Охотники нас догонят, – рассудила я. Казалось необходимым, чтобы хотя бы один из нас вел себя спокойно и рассудительно, даже если эту роль пришлось бы играть мне. – Что ж, судя по звуку, у нас хотя бы есть достаточно форы.

– Это не только вопрос времени. Мы уже в моих владениях, в моем королевстве. Тсуга не должна была выследить нас так легко.

– Может быть, дело в том, что теперь с тобой я. Как ты, возможно, заметил, я немного, как бы это сказать. Эм. Пахну.

Он едва удостоил меня взглядом, решив на этот раз никак не комментировать мою смертность. Его волнение передавалось мне, наполняло недобрым предчувствием. Грач не считал Диких Охотников серьезной угрозой. Было ли дело в том, что он только что едва не умер? Или подобное поведение было следствием чего-то другого, чего-то, о чем я не знала?

Придя в себя, он выпустил брошь резко, как будто обжегшись.

– Нам нужно покинуть осенние земли до заката. – Сказав это, принц развернулся и зашагал в нужном направлении. Я подхватила с земли столько жареного мяса, сколько смогла унести, и засеменила за ним следом, с трудом пробираясь через толщу листвы.

– Погоди, покинуть осенние земли? Что ты имеешь в виду? Я думала, мы направляемся к осеннему двору?

– Так и есть. Но другим путем.

– Могу ли я спросить, куда мы в таком случае двигаемся?

– Туда, где силы Тсуги иссякают. Подальше от зимнего двора. В летних землях ей будет труднее выследить нас.

Пейзаж постепенно менялся. Солнце клонилось к закату за холмами, озаряя все вокруг багровым светом; деревья отбрасывали длинные прямые тени. Широкоствольные дубы, вязы, ольхи попадались теперь чаще тонких берез и ясеней. Атмосфера меланхолии окутывала эту часть леса: листья были коричневого или ржаво-красного цвета, по корням и стволам поднимались наросты древесных губок, желтоватых, мясистых. Из любопытства я прикоснулась к стволу рядом с одной из этих грибных колоний, и кора отошла, оставшись у меня на ладони. Оголенная древесина оказалась бледной и рыхлой; мокрицы засуетились, заползая обратно в трещины и поры.

Бросив кору – гнилая, она рассыпалась, едва коснувшись земли, – я поспешила нагнать Грача, который к тому моменту ушел вперед.

– Мы уже скоро будем в летних землях, не так ли? – спросила я, просто чтобы поддержать разговор. Тишина давила почти физически. В груди томилось ощущение, что кто-то или что-то нас слушает, и это чувство только усиливалось с каждой минутой нашего молчания.

– Мы уже в летних землях. Довольно давно.

– Но деревья…

– Не в осени дело, – ответил Грач. – Нет, эти деревья умирают. – Его напряжение было заметно: он прищурился и стиснул зубы. – Ходили… слухи, что местами в летних землях происходит… дурное. Своими глазами я эту эпидемию раньше не видел. Должен признаться, все гораздо хуже, чем я предполагал.