Робин Хобб - Волшебный корабль

Уинтроу попытался собрать остатки достоинства.

– Если он вынудит меня поступать подобно себе, это будет значить, что он воистину победил. Или я не прав?

– Конечно не прав. По крайней мере, пока все выглядит так, что ты настолько трусишь побоев, что даже не отваживаешься в этом страхе сознаться. Да вот взять хоть тот случай с твоей рубашкой! Ну, когда Торк ее вздрючил на мачту, чтобы тебя подразнить? Ты же знал, что в любом случае тебе придется доставать ее самому. Так почему ты не слазил и не достал ее? Предпочел дожидаться, чтобы Торк силком загнал тебя на ванты [43]. Неужто не ясно, что тем самым ты даже дважды ему уступил?

– Я и одной уступки тут не вижу. Это была грубая и жестокая шутка. Люди с людьми не должны так поступать, – тихо ответил Уинтроу.

Майлд вышел из себя окончательно:

– Вот! Вот оно. Будешь так разговаривать – я тебя сам когда-нибудь придушу! Ведь знаешь прекрасно, о чем я толкую, но обязательно должен все вывернуть наизнанку! Тоже в принцип возвел – «люди с людьми»! Какие люди с людьми? Ты и Торк, и никого больше! Ты его умыть мог только одним способом: притвориться, будто клал на все это с прибором. Изобразить, будто тебе слазить туда и назад – подумаешь, раз плюнуть. А ты, дурень, в такую святость вошел, что предпочел на солнце обгореть, но никуда не полез! – Майлд даже захлебнулся от возмущения.

Уинтроу не отвечал, и это злило Майлда больше всего. Юный матрос перевел дух и попробовал зайти с другой стороны:

– Ты в самом деле так ничего и не понял? Самое скверное, что он лез за тобой следом и подгонял. Вот тут ты вправду попал. Теперь вся команда считает, что у тебя кишка тонка! Что ты трус! – Майлд, кажется, готов был плюнуть. – Ты и так выглядишь не взрослым парнем, а сосунком. Ну и что, обязательно еще и вести себя точно сосунок?

С этими словами Майлд поднялся и ушел, а Уинтроу остался невидяще смотреть на груду концов. Ему не хотелось признаваться даже себе самому, насколько потрясло его услышанное. А ведь это было весомое, грубое и зримое свидетельство того, что Уинтроу отныне жил в совершенно другом мире. Они с Майлдом были, наверное, почти ровесниками. Вот только Майлд занялся морским делом по своей собственной воле, причем целых три года назад. И успел стать самым настоящим моряком. Моряком до мозга костей. С появлением Уинтроу его перевели из юнг в матросы. И он отнюдь не выглядел мальчишкой – был крепким, широкоплечим и гибким. На целую голову выше Уинтроу. И пушок у него на губах начинал явственно темнеть, грозя скоро превратиться в какие следует усы. Уинтроу знал: его собственную мальчишескую внешность и хрупкое телосложение трудно было вменить ему в вину. И он бессилен был их изменить, даже если бы считал недостатком. Но… насколько же легче было в монастыре: среди священства как бы само собой разумелось, что всякий взрослеет и вырастает в свое время – кому какое положено.

Например, ясно было, что Са’Греп никогда не приобретет высокого роста; он уродился широкотелым коротышкой, и, останься он жить у себя в деревне, быть бы ему до гробовой доски мишенью для насмешек. Но в монастыре к нему относились с величайшим почтением из-за стихов, которые он слагал. Никто даже мысленно не называл его недомерком. Он был Са’Греп – и все тут. Неумных и недобрых шуточек, которые здесь, на корабле, составляли едва ли не основу повседневного бытия, ни под каким видом не потерпели бы в монастыре. Верно, ребятня, еще не обжившаяся в обители, бывало, вовсю дразнила друг дружку. Не обходилось даже без драк. Но тех, кто обнаруживал склонность к жестокости, к издевательству над ближними, без промедления отправляли обратно к родителям. Ибо таким людям не место было среди служителей Са.

Глухая, ставшая уже привычной тоска по монастырю неожиданно взорвалась обжигающей болью. Уинтроу подавил ее усилием воли. Еще не хватало расплакаться! Ни в коем случае нельзя плакать на глазах у команды: его слезы будут истолкованы как очередное проявление слабости. Майлд ведь был по-своему прав. В любом случае Уинтроу застрял на «Проказнице» и должен будет здесь находиться, пока не сбежит или пока ему не стукнет пятнадцать. Долгий срок… «Что бы ты посоветовал бы мне, Бирандол? – Ответ пришел сразу. – Уж коли так получилось – надо постараться с толком использовать время. Мне приказывают стать моряком? Значит, надо им стать, и как можно быстрее. А если мне придется жить в этой команде – а мне ведь придется, – значит надо начинать устанавливать добрые отношения. Надо с кем-нибудь подружиться».

Но каким образом?

Уинтроу имел очень мало понятия о том, как зарождается дружба. Особенно со сверстником – но с таким, с которым у него не найдется, пожалуй что, ничего общего. Он потянул из кучи обрывок шкертика и принялся высвобождать его, размышляя о дружбе.

И тут у него за спиной раздался голос Проказницы.

– А мне, – сказала она, – очень даже понравилось то, что ты говорил.

«Чудесненько! Вот это приехали! Бездушная деревяшка, оживленная неведомой силой, происходящей, вполне возможно, совсем даже не от Са… И ей, изволите видеть, понравились мои рассуждения!»

Мысль была недостойная, и Уинтроу подавил ее, что называется, в зародыше. Но все же успел ощутить, как вздрогнул корабль. Так вздрагивают от боли. «Какой же я дурак! Я только сию минуту говорил себе, что мне очень не помешало бы обзавестись другом и союзником. И сам тут же готов злобно оттолкнуть единственное существо, которое относится ко мне по-хорошему!»

– Прости меня, – выговорил он тихо. Он знал, что вслух говорить совсем даже не обязательно – корабль все равно услышит. – Такова несовершенная человеческая природа: мы склонны срывать свою боль на других. Как будто от того, что причинил другому страдание, самому может стать легче!

– Я уже сталкивалась с подобным, – безразлично согласилась Проказница. – И ты здесь не один, кому плохо. У всей команды на душе кошки скребут. Не найдется, пожалуй, ни одного, кто был бы доволен нынешним положением дел.

Уинтроу кивнул.

– Слишком много перемен. И слишком внезапных. Очень многих списали на берег, а кто остался – тем снизили жалованье из-за возраста. Зато приняли уйму новых матросов, и те изо всех сил осваиваются. Немало времени пройдет, прежде чем они снова почувствуют себя единой командой.

– Если это вообще произойдет, – ответила Проказница, и в ее голосе не слыхать было особой надежды. – Пока что они разделены на «старую команду капитана Вестрита» и «новичков Кайла». Так они сами о себе думают и ведут себя соответственно. А с ними и я надвое разрываюсь. Мне так трудно заставить себя довериться… просто довериться уму и воле нашего… капитана.

Этот титул в ее устах прозвучал так, как если бы она толком еще не признала Кайла Хэвена своим капитаном.