Робин Хобб - Волшебный корабль

– Я думаю, – сказал Уинтроу, – что рабовладение безнравственно и беззаконно. А еще мне кажется, что не дело нам обсуждать замыслы капитана.

Говоря так, он по-прежнему не поднимал глаз от работы. Перед ним лежал спутанный ком разномастных старых концов. Уинтроу было поручено распутать его, отложить шкертики [42], еще пригодные для использования по назначению, а все остальное растрепать на отдельные пряди: что-то пойдет на ветошь, что-то пригодится, например, для плетения ковриков. Загрубевшие руки Уинтроу уже не уступали жесткостью никаким тросам. Глядя на них, трудно было представить, что когда-то это были руки художника, умевшего обращаться с цветным стеклом. Но по другую сторону кучи обрывков трудился Майлд, и Уинтроу оставалось только завидовать его ловкости и сноровке. Казалось, молодой матрос просто брал приглянувшийся конец, слегка его встряхивал – и шкертик сам собой выпутывался из плотно сбитого кома, да еще и от узлов освобождался словно бы по собственной воле. И бухты тросов у Майлда никогда не перекручивались так, как у Уинтроу.

– Так-так! Никак, огрызаемся?

Тяжелый башмак Торка болезненно уперся в поясницу Уинтроу. Как раз туда, где еще саднил след предыдущего пинка.

– Никак нет, господин помощник! – на одном дыхании выговорил Уинтроу.

Он успел усвоить, что раболепие иногда оказывалось наилучшим выходом из положения. Когда отец только отдал его под начало этому животному, Уинтроу пытался с ним говорить, наивно полагая, что перед ним разумное существо. Но скоро убедился: если Торк чего не понимал – это воспринималось им как подковырка. А попытки объяснить казались ему жалким увиливанием от прямого ответа. Одним словом, чем больше молчишь, тем меньше получишь синяков. Даже если ради этого надо внешне согласиться с кое-какими заявлениями Торка, которые еще совсем недавно вызвали бы у него самый жгучий протест. «Нет, тем самым я не теряю достоинства и не утрачиваю нравственных позиций, – внушал себе Уинтроу. – Я просто пытаюсь выжить. Выжить – чтобы когда-нибудь убежать».

Подумав о побеге, он даже осмелился спросить:

– А в каких портах мы собираемся останавливаться?

«Если хоть один из них окажется на Срединном полуострове – помру, но сбегу. Буду скитаться, буду нищенствовать, ноги по колено стопчу – но доберусь в монастырь. Расскажу, что со мной случилось, и меня выслушают. Пусть дадут мне новое имя и отправят куда угодно, только чтобы отец больше никогда меня не нашел».

– На Срединном ни один из них не расположен, – с явным злорадством сообщил ему Торк. – Так что, ежели хочешь вернуться к своему жречеству, сопляк, придется тебе плыть через море!

Второй помощник от души расхохотался, а Уинтроу запоздало сообразил, что его нарочно подначили задать вопрос о портах. Скверно. Если даже тупица Торк настолько легко читал его мысли – дела были воистину плохи. А может, он сам виноват? День и ночь грезил о побеге и возвращении в монастырь – и до того домечтался, что это начало сквозить в каждом его поступке и слове? Мало хорошего, но Уинтроу не видел для себя иного способа сохранить здравый рассудок. А потому только и делал, что пытался найти способ потихоньку выбраться с корабля. Каждый раз, когда его запирали на ночь, он дожидался, пока за дверью стихнут шаги, и пытался открыть ее. Жаль, что он не проявил побольше терпения, когда его только привели на корабль. Несколько вполне неуклюжих попыток побега лишь усилили бдительность команды и капитана: Кайл объявил во всеуслышание, что прозевавший мальчишку будет подвергнут самому суровому наказанию. Понятно, такая перспектива никого не обрадовала. Уинтроу перестали оставлять одного, а работавшие рядом с ним на него же еще и сердились: морякам приходилось не только исполнять свои прямые обязанности, но еще и за юнгой присматривать.

– Ну, парни, мне пора. – Торк занес ножищу, обутую в тяжелый башмак, и несильно, но чувствительно ткнул им Уинтроу в хребет. – Дел невпроворот. Майлд! Остаешься за няньку. Да смотри, чтобы наш красавчик сложа ручки не рассиживал!

Наподдал Уинтроу еще разок – и тяжелым шагом удалился по палубе. Ни один из двоих юнцов, занятых возле кучи веревок, не стал провожать его взглядом. Но когда Торк отошел уже достаточно далеко и не мог услышать, Майлд спокойно заметил:

– Однажды кто-нибудь втихаря его пришибет и выкинет за борт. И правильно сделает. – Руки молодого матроса ни на миг не оставляли работы. Он весело подмигнул Уинтроу. – Кабы я сам это не надумал!

Уинтроу стало не по себе. Не следует человеку хладнокровно замышлять умерщвление ближнего своего, – это он знал твердо. Сам он Торка ненавидел всей душой и ничего не мог с этим поделать, но убивать его?.. Такая мысль ему и в голову не приходила.

А вот Майлду, похоже, пришла.

– Не надо позволять типам вроде Торка нарушать строй твоих мыслей, а с ними и течение жизни, – проговорил он вполголоса. – Даже думать об убийстве ради мщения – значит разрушать свою душу. Нам не дано знать, почему Са позволяет людям вроде Торка начальствовать над другими, но мы не должны еще и дух свой предавать им во власть. Станем слушаться их, доколе обязаны, но…

– Я вообще-то на проповеди не напрашивался, – раздраженно перебил Майлд. И с отвращением швырнул на палубу конец, который распутывал. – Да что ты о себе воображаешь, в самом-то деле? Кто ты такой, чтобы мне объяснять, как я должен думать и жить? Ты способен или нет просто поговорить? Попробуй как-нибудь, – может, получится. Возьми да и произнеси вслух: «Как я рад был бы голову открутить этой вонючей скотине!» Сразу на душе легче станет. Проверено. – Майлд отвернулся и добавил как бы в сторону, обращаясь не к Уинтроу, а к мачте: – Ну и дерьмо! Ты к нему как к человеку, а он к тебе – будто ты перед ним на коленях стоишь и совета вымаливаешь! Святоша несчастный!

Уинтроу испытал миг горькой обиды, но ее тут же смыло волной искреннего смущения:

– Да я совсем не то имел в виду… – Он уж было собрался сказать, что вовсе не мнит себя выше и лучше Майлда, но понял, что едва не солгал. И, пересилив себя, ответил чистую правду: – Нет, не так. Просто я никогда ничего не говорю, сперва не подумав. Меня выучили избегать праздных и необдуманных речей. И если, живя в монастыре, мы вдруг замечали, что кто-то готов свернуть на кривую дорожку, мы обсуждали с ним это начистоту. Просто чтобы помочь, а не…

– Ну так ты всяко больше не в монастыре. Ты теперь живешь здесь. Когда уже это до тебя по длинной шее дойдет? Начинай поступать не как священник, а как моряк! Честное слово, аж тошно смотреть, как ты позволяешь ноги о себя вытирать. Пошевели мозгами – и хоть разок упрись рогом, вместо того чтобы без конца про своего Са задвигать! Возьми, например, и разок тресни Торка по роже. Все правильно, он за это тебя поколотит. Ну и что с того? Поверь моему слову – на самом деле он куда трусливей тебя. Если он хоть заподозрит, что ты точишь на него гарпун и подумываешь пырнуть, – он от тебя мигом отстанет. Нет, правда, неужели ты сам еще этого не понял?