Робин Хобб - Волшебный корабль

Когда он был должным образом вымыт, одет и устроен, Этта ненадолго выскочила наружу и почти сразу вернулась с подносом еды. Кеннит втянул носом запахи горячего супа и свежего хлеба и тут только осознал, насколько проголодался. Заморив червячка, он отложил ложку и негромко поинтересовался:

– А что, скажи на милость, подвигло тебя вот так вольничать с моим пленником?

Она чуть слышно вздохнула.

– Я была в такой ярости… – И покаянно опустила голову. – Так взбешена тем, что они тебе причинили… что заставили меня тебе причинить… Я поклялась, что раздобуду тебе живой корабль, хотя бы ценой собственной жизни. И я подумала, что именно об этом ты собирался расспрашивать пленников. Ну… и когда я окончательно одуревала от сидения подле твоей постели, но уснуть не могла – я ходила их навестить…

– Их?..

– Ну да, их было трое… поначалу. – Этта передернула плечами. – Похоже, я из них вытянула сведения, которые тебе нужны. Я все очень тщательно проверила… и перепроверила. Но все-таки позаботилась одного оставить в живых – чтобы ты мог во всем удостовериться сам.

«О да. Ну и талантов же в ней! Всяких разных… И умная. Возможно, скоро придется убить ее». Вслух он спросил:

– И что же ты выяснила?

– Они рассказали мне только о двух живых кораблях, о которых знали доподлинно. Первый – ког, называется «Офелия». Она ушла из Джамелии как раз перед ними, но у нее еще оставались товары из Удачного на продажу, так что по пути на север она должна была делать остановки. – Этта пожала плечами. – Поэтому неизвестно, кто из них на сегодняшний день кого обогнал. А второй живой корабль, который они видели, как раз стоял в Джамелии. Он пришел в порт за день до того, как они отплыли, и капитан надолго задерживаться не собирался. Тот корабль разгружали, а трюмы готовили для перевозки рабов на север, в Калсиду.

– Дичь какая, использовать живой корабль подобным образом! – возмутился Кеннит. – Они солгали тебе.

Этта вновь пожала плечами – еле заметно.

– Возможно… всякое на свете бывает. Но если они лгали, то все порознь и в разное время… – И она завернула перепачканные простыни в рубашку Кеннита, приготовленную для стирки. – Меня они убедили.

– Женщину легко убедить в чем угодно. А какой вывод из сказанного ими?

Она посмела одарить его вызывающе-спокойным взглядом:

– Вывод такой, что они солгали и во всем остальном.

– В любом случае, – сказал Кеннит, – я хочу выслушать.

Этта вздохнула.

– Им было известно не многое. В основном слухи и сплетни. Они рядом с тем другим кораблем неполный день простояли. «Проказница» принадлежит торговому семейству из Удачного – каким-то Хэвенам. Она пойдет Внутренним проходом в Калсиду со всей возможной скоростью. Рабов они покупать собирались не всяких, а только ремесленников и умелых рабочих, но кто ж их знает – небось возьмут и других, хотя бы ради балласта. Всем заведовал малый по имени Торк, но вроде бы не он был капитаном. Да, эта «Проказница» только что пробудилась, и это ее первое плавание. Девственное.

Кеннит покачал головой:

– Хэвен? Нет такого купеческого семейства.

Этта развела руками:

– Ты прав. Они меня обвели вокруг пальца. – Она отвернулась и неподвижно уставилась в переборку. – Прости, что все испортила в смысле допросов.

Да, она определенно выходила из повиновения. Будь у капитана обе ноги, он взял бы сейчас ее за шкирку, швырнул на постель – да и напомнил, кто она такая вообще есть. Но теперь… теперь вместо этого ему приходилось ей льстить. Заигрывать. Кеннит попытался изобрести какие-то хорошие и приятные слова, которые бы утешили Этту и вернули ей разговорчивость… Однако непрестанное биение крови в изуродованной ноге становилось все более мучительным. Ему хотелось просто лечь, вытянуться, заснуть – и уйти от всего. Но ему придется просить ее, чтобы помогла.

– Этта, я беспомощен, – проговорил он с горечью. – Я самостоятельно даже до постели не доберусь. – И добавил в редкостном для него приступе откровенности: – Никуда не годится, что ты видишь меня… таким!

В это время музыка на палубе переменилась. Сильный мужской голос повел песню, исполненную одновременно мощи и нежности. Кеннит склонил голову набок, прислушиваясь… Слова показались ему странно знакомыми.

– Ага, – проговорил он затем, – узнаю́. «К возлюбленной Китриса». Славный стишок… – Он снова задумался, что бы такого сказать Этте доброго и хорошего, но так ничего и не родил. Только и сообразил предложить: – Сходи на палубу послушай, если охота. Знаешь, эти стихи очень старинные… – На краю поля зрения снова все начало расплываться, на сей раз потому, что боль выжимала из глаз слезы. – Ты их слышала раньше? – спросил он, пытаясь не выдать себя дрожанием голоса.

– О Кеннит… – У нее тоже заблестели в глазах слезы, но не от боли, как у него, а от раскаяния, неожиданного и необъяснимого. – Эти стихи для меня нигде не прозвучат сладостнее, чем здесь… Прости меня! Я иногда такой черствой бываю… Батюшки, да ты опять белый весь! Обопрись на меня, я тебя уложу!

И уложила – самым нежным и ласковым образом, как только могла. И влажной губкой промокнула ему лицо.

– Нет, – запротестовал он слабо. – И так холодно… Я замерз…

Она потеплее укрыла его, потом легла рядом со стороны здоровой ноги. От ее тела шло приятное тепло, но кружева у ворота ее рубашки царапали ему лицо.

– Разденься, – велел он. – Ты теплее раздетая.

Она коротко рассмеялась – удивленная, но и довольная.

– Вот это мужик! – заметила она.

Но все же повиновалась.

В дверь стукнули.

– Что еще? – отозвался Кеннит.

– Я пленника привел, кэп, – донесся голос Соркора.

«Опять хлопоты… нет, только не это!»

– Отставить. Этта его уже допросила. Он больше не нужен.

Ее одежда упала на пол. Она осторожно забралась в постель и прижалась к нему, обдавая теплом. Кенниту, нечеловечески усталому, это тепло показалось сущим бальзамом для души и для тела.

– Кеннит! Капитан Кеннит! – В настойчивом голосе Соркора звучало беспокойство.

– Да, – откликнулся капитан.

Соркор отворил дверь. Двое матросов у него за спиной поддерживали в стоячем положении изможденную тень капитана «Сигерны». Оба моряка уставились на своего капитана, и челюсти у них разом отпали. Кеннит завертел головой, ища, что же их так изумило. Рядом с ним в постели сидела обнаженная Этта – и стыдливо прикрывала грудь одеялом. Музыка с палубы громче доносилась сквозь открытую дверь. Кеннит посмотрел на пленника. Этта не просто ослепила его… Было похоже, она разбирала его по частям – понемножечку, по кусочку зараз. Зрелище было отвратительное, и Кенниту окончательно расхотелось заниматься пленником прямо сейчас. Однако чтобы отделаться, нужно было соблюсти проформу, и Кеннит прокашлялся: