Робин Хобб - Волшебный корабль

Клубок проследовал за своим подателем в одно из тех мест, где, как теперь понимала Шривер, податель останавливался передохнуть. Но тут Моолкин неожиданно изогнулся жесткой дугой и устремился прочь. Он мчался сквозь Доброловище так, словно преследовал добычу. Тем не менее Шривер не видела впереди ничего стоящего внимания.

– За ним! – протрубила она всем остальным и сама первая последовала за вожаком.

Сессурия ненамного отстал от нее, но очень скоро она обнаружила, что остальные члены Клубка остались на месте. Там, где отдыхал их податель. Они думали только о том, как набивать брюхо, расти, линять и снова расти… Шривер выкинула мысли об их предательстве из головы – и удвоила усилия, гонясь за Моолкином.

Ей удалось с ним поравняться только потому, что он неожиданно остановился. Его челюсти были широко распахнуты, жабры раздувались и опадали – он завороженно вглядывался вперед.

– Что там? – спросила она… и сама уловила в воде отдаленную тень запаха.

Что это был за запах, что именно означал этот вкус – Шривер не знала доподлинно, только то, что вода отдавала приветствием и исполнением обещания. Вот к ним присоединился Сессурия, и Шривер увидела, как расширились его глаза. Он ощутил то же самое, что и она.

– Что там? – повторил он ее вопрос.

– Та, Кто Помнит… – благоговейно отозвался Моолкин. – Вперед! Мы должны разыскать ее!

Он, кажется, и не заметил, что от большого Клубка у него осталось всего лишь двое последователей. Он думал только об ускользающем запахе, грозящем рассеяться прежде, чем удастся проследить его источник. И он ринулся вперед с такой силой и страстью, что Шривер и Сессурии никак не удавалось за ним поспеть. Они отчаянно гнались за вожаком, пытаясь только не упустить из виду сверкание его золотых ложных глазков, переливавшихся во тьме глубины. Они следовали за ним – а благоухание делалось все явственней. Оно кружило им головы, переполняло их чувства…

Когда они снова поравнялись с Моолкином, он висел в воде на почтительном удалении от подателя пищи, бросавшего в сумрак Доброловища серебристые блики. От этого-то подателя, вернее, подательницы исходило умиротворяющее благоухание. В нем были и надежда, и радость, но превыше всего – обещание воспоминаний, воспоминаний, которые будут разделены, обещание знаний и мудрости всем взыскующим…

Но Моолкин держался в отдалении – и не спрашивал пока ни о чем.

– Что-то не так, – прогудел он негромко. Его глаза были задумчивы и бездонны. Вот по его телу пробежала переливчатая волна цветов – и померкла. – Что-то не так, – повторил он. – Та, Кто Помнит, должна быть подобна нам… так утверждает святое предание. Но я вижу перед собой лишь подательницу с серебряным брюхом… хотя все другие мои чувства утверждают – вот Она, Она рядом… Не понимаю!

В благоговейном смущении наблюдали они за серебряной подательницей, лениво двигавшейся перед ними. У нее был один-единственный спутник: белый отяжелевший змей, следовавший за нею вплотную. Он держался у самого верха Доброловища, высунув голову в Пустоплёс.

– Он разговаривает с Нею, – тихо промолвил Моолкин. – Он требует у Нее…

– Наши воспоминания, – подхватил Сессурия.

Его грива стояла дыбом, подрагивая от предвкушения.

– Нет! – Моолкин, кажется, сам себе поверить не мог и почти ярился. – Он требует пищи! Он просит у Нее пищи, которая почему-то не нужна Ей самой… – И хвост его заходил из стороны в сторону с такой силой, что взвихрились донные частицы. – Нет! Так не должно быть! – протрубил он. – Все обман и ловушка! Она пахнет как Та, Кто Помнит, но Она не нашего рода! А тот, что говорит с нею… на самом деле не с нею, ибо она не отвечает ему, как нам было обещано. Нам было обещано, что она обязательно ответит взыскующему! Здесь что-то не так!

Его ярость скрывала величайшую боль. Его грива простерлась во все стороны, распуская удушливое облако яда. Шривер даже отодвинулась прочь.

– Моолкин, – проговорила она тихо. – Моолкин, что же нам делать?

– Не знаю! – ответил он с горечью. – Святое предание об этом не говорит ничего. И о подобном ничего нет в моих разрозненных воспоминаниях. Я не знаю, что делать! Сам я попробую последовать за нею, просто чтобы постараться понять… – И он понизил голос: – Если вы надумаете вернуться в Клубок, я ни в чем вас не обвиню. Может, я в самом деле завел вас не туда… Может, я в самом деле ничего и не помню, а просто собственного яда надышался…

Его грива внезапно поникла, обмякнув от разочарования. Он двинулся следом за серебряной подательницей и ее белым спутником, даже не оглянувшись, следует ли за ним кто-нибудь.

– Кайл! Отпусти его, Кайл! – кричала Проказница. Повеления в ее голосе не было, только страх. Она как могла наклонялась вперед, целя кулаками в белого змея. – А ты поди прочь, гнусная тварь! Уйди от меня, говорю! Ты его не получишь! Ты его никогда не получишь!

От ее движения весь корабль отчаянно закачался. Она вывела весь корпус из равновесия, заставив его накрениться внезапно и очень заметно. Она продолжала отбиваться от змея. Ее деревянные руки мало что могли ему причинить, зато корабль раскачивался все сильнее.

– Убирайся, убирайся! – кричала она, срываясь на визг. – Уинтроу! Кайл!

Но капитан знай тащил Уинтроу к фальшборту, туда, где поджидал змей. И тогда Проказница откинула голову и закричала что было мочи:

– Гентри! Во имя Са, Гентри, скорее сюда! ГЕНТРИ!!!

Голоса раздавались уже по всему кораблю – гомон стоял сумасшедший. Матросы окликали друг друга, пытаясь понять, что случилось. Запертые в трюмах рабы просто вопили от ужаса. Что бы ни произошло наверху – пожар, крушение, шторм, – они-то были прикованы, беспомощные, в темноте ниже ватерлинии [82]корабля. Несчастье и страх, составлявшие груз судна, внезапно обрели осязаемую вещественность. Они пахли дерьмом и человеческим потом. Кайл ощущал во рту гадостный медный вкус, а на коже – сальную пленку, внятно отдававшую безнадежностью.

– Прекрати! Прекрати! – услышал он свои собственные хриплые крики.

К кому он обращался, оставалось неясным. Он все еще держал Уинтроу за грудки, за грязное и оборванное жреческое одеяние. Он тряс несопротивляющегося мальчишку… Но сражался уже не с ним.

Тут на палубе возник Гентри, босой, полуголый и ничего не понимающий спросонок.

– Что такое? – спросил он.

Потом заметил голову змея, торчавшую почти вровень с палубой, – и закричал без слов. Кайл никогда еще не видел своего старпома в такой панике. Вот он подхватил с палубы большой кусок пемзы, приготовленной для уборки… Подхватил двумя руками – и, откинувшись, запустил им в змея, да с такой силой, что Кайл услышал, как захрустели у него все мышцы. Змей увернулся легко, даже лениво, чуть изогнув длинную шею, и плавно ушел обратно под воду. На поверхности остался лишь легкий непорядок в волнах.