Робин Хобб - Волшебный корабль

Наверное, он мог бы остаться наверху, в этом дивном палубном мире. И даже постепенно обрести свое прежнее положение корабельного юнги. Но он даже не пытался. Побывав здесь, в недрах корабля, он все равно не смог бы забыть увиденного или притвориться, что ничего этого не существует. Поэтому каждый день он поднимался с закатом, наполнял свое ведерко, брал собственноручно выполосканные тряпки – и отправлялся к рабам. Он мог им предложить лишь одно жалкое утешение – умывание морской водой. Пресная вода, конечно, была бы предпочтительнее, но ее слишком берегли. Что ж, пусть будет морская. Все лучше, чем ничего. Он давал людям умыться и ухаживал за ранами, до которых они сами не могли дотянуться. Их было слишком много, и он физически не мог каждый день посещать каждого. Но все-таки он делал что мог. А потом возвращался к себе, в канатный рундук, падал на убогое ложе – и засыпал как убитый.

Он ощупал ногу укушенного крысой. Кожа показалась ему очень горячей. Вряд ли бедолага долго протянет.

– Не намочишь ли ты тряпку еще? Пожалуйста…

Что-то в интонациях и выговоре прозвучавшего голоса показалось Уинтроу смутно знакомым… Он раздумывал об этом, макая тряпку в остатки морской влаги на донце ведерка. Вода была уже грязная, как, впрочем, и тряпка. Но хоть мокрая, и то добро. Человек взял ее и вытер лицо соседа. Потом вывернул тряпку и обтерся сам.

– Спасибо тебе большое, – сказал он, возвращая жалкий лоскут.

У Уинтроу пошли по коже мурашки – он вспомнил.

– Ты со Срединного полуострова, ведь так? Не из местности возле Келпитонского монастыря?

Человек улыбнулся довольно странной улыбкой – так, будто слова Уинтроу разом ранили и согревали его.

– Да, – ответил он негромко. – Именно там я жил… – И поправился: – Пока меня в Джамелию не послали.

– И я жил в Келпитоне! – прошептал Уинтроу, хотя больше всего ему хотелось кричать. – Я жил в монастыре и учился на священнослужителя. А еще иногда я трудился в садах…

Он заново смочил тряпку и протянул ее закованному.

– Ах, эти сады… – Голос мужчины прозвучал словно издалека, хотя он всего-то повернулся лишний раз обтереть руки соседа. – Весной, когда распускались цветы, каждое дерево превращалось в розовый или белый фонтан… а их аромат был подобен благословению…

– Над ними кружились пчелы, – подхватил Уинтроу, – но порою казалось, будто жужжат сами деревья. А когда лепестки опадали, земля на неделю становилась розово-белой…

– А деревья окутывал зеленый туман: это пробивались первые листья… – прошептал раб. И вдруг застонал: – О Са, спаси и помилуй! Кто ты? Демон, явившийся мучить меня, или дух – посланец Небес?

– Ни то ни другое. – Уинтроу внезапно сделалось стыдно. – Я просто мальчишка с тряпками и ведерком воды…

– И даже не жрец Са?

– Больше уже нет…

– Дорога к жречеству может неисповедимо петлять, – заметил раб наставительно, и Уинтроу понял, что тот цитирует древнее писание. – Но однажды вступивший на нее – уже не сворачивает.

– Но меня, – сказал он, – силой оторвали от ученичества!

– Никого нельзя оторвать, никто не может и уйти по собственной воле. Все жизни ведут к Са. Все мы так или иначе призваны к священству.

Тут до Уинтроу дошло, что он сидит очень тихо, замерев в темноте. Огарок свечки погас, а он даже и не заметил. Его разум устремился следом за словами невольника, вопрошая и дивясь. «Все мы призваны к священству» – как это понимать? Даже Торк? Даже Кайл Хэвен? Одно дело призывать – но всякий ли призыв будет услышан, всякая ли дверь растворится?

Ему не понадобилось объяснять собеседнику своего путешествия по мысленным мирам – тот все понял и так.

– Ступай, жрец Са, – тихо проговорил он из мрака. – Твори то малое добро, которое можешь, моли о нас, доставляй утешение. Когда же тебе представится случай сделать нечто большее – знай: Са даст тебе мужество. Я знаю…

И Уинтроу почувствовал, как в руку ему сунули тряпку.

– Ты тоже был жрецом? – спросил Уинтроу тихо.

– Я и сейчас жрец. Из тех, кто не переметнулся на сторону ложного вероучения. Я по-прежнему полагаю, что никто не рождается для рабской доли. Я верю, что Са не допустил бы подобного. – Он откашлялся и тихо спросил: – А как веруешь ты?

– Так же, конечно.

Его собеседник проговорил тоном заговорщика:

– Воду и еду нам приносят только раз в день. Кроме тебя и разносчиков пищи, сюда никто не заглядывает. Будь у меня хоть что-нибудь металлическое, уж я потрудился бы над этими цепями… Мне не нужен даже инструмент, ведь его могут хватиться. Просто что-нибудь металлическое, что ты смог бы подобрать, пока никто не смотрит…

– Но… даже если ты выберешься из цепей, что ты сможешь поделать? Один против многих?

– Если бы удалось открепить длинную цепь, освободиться удалось бы целому ряду.

– Но все-таки… что ты намереваешься делать? – спросил Уинтроу не без ужаса.

– Не знаю. Положусь на провидение Са… Ведь он уже привел тебя ко мне, так? – Невольник, похоже, ощутил колебания мальчика и сказал: – Только не думай об этом. Не строй планов и не волнуйся. Если Са тебе предоставит такую возможность, ты сразу это поймешь. И тогда – действуй. – Он помолчал. – Я только вот о чем попрошу… Попытайся вымолить у них, чтобы бедному Кело дали испустить дух на палубе. Попытайся, если отважишься.

– Отважусь, – твердо ответил Уинтроу.

Вокруг царила все та же тьма и висел все тот же липкий смрад, но внутри у него будто ожил и разгорелся крохотный огонек. Он отважится. Он попросит. Что ему за просьбу-то сделают? Уж вряд ли что-нибудь худшее, чем ему до сих пор доставалось. «Мужество… – подумал он изумленно. – Кажется, я вновь мужество обретаю».

Он нашарил во мраке ведерко и тряпку.

– Мне идти надо. Но я непременно вернусь!

– Конечно вернешься, – долетел тихий ответ.

– Проказница, я пришел! Ты мне что-то хотела сказать?

– Что-то происходит! Что-то очень нехорошее происходит…

– Что именно? – спросил Гентри устало. – Опять змеи? Во имя Са, Проказница, я уже пытался их отогнать. Но что толку по утрам швырять в них камнями, если под вечер за борт опять полетят мертвецы? Я не могу тебя избавить от них. Так что постарайся уж внимания не обращать…

– Они шепчут мне, – созналась она беспокойно.

– Что?! Змеи разговаривают с тобой?

– Нет. Не все. Только тот белый. – Проказница обернулась к старпому, в глазах у нее была мука. – Он говорит… без звука, без слов. Он шепчет мне прямо в голову… и понуждает… к такому, что я и выговорить не могу…

Гентри едва не расхохотался. Очень неплохо: невыговариваемые вещи, к которым понуждают без слов. Как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно.

Иногда, вот как теперь, Гентри начинало казаться, что за всю его жизнь с ним ничего по-настоящему веселого и не случалось.